Модельер
Шрифт:
— Это ужасно, — говорил Савелий каждый раз, когда приходил в гости. Молчаливая толпа сгрудилась в углу подвала, словно отара овец перед пастухом, изучала его нарисованными им же самим глазами. Сейчас он рассматривает белый жакет на одном из безруких. Ослепительно-белый, если не считать сочных пятен крови, разбрызганных будто бы из неисправного пульверизатора — кое-где кляксами, а в других местах россыпью алых точек.
— Да! Я стараюсь.
Влад вгрызался в яблоко — в последнее время яблоки были его страстью, которую подпитывала всё новыми и новыми жертвами вахтёрша в театре. Она работала по нечётным дням, и после каждой поездки на дачу притаскивала по два мешка фруктов.
— Жалко, я не смог добыть больше крови. Немного не хватило на юбочку.
Сав внимательно оглядел друга. Тот бледен, с большими и какими-то белесыми пятнами под глазами. Будто питерский мим, один из тех что встречались на городских площадях в хорошую летнюю погоду.
— Постой. Так это твоя кровь?
— Конечно.
— Но зачем?
— Не вижу смысла обманывать людей.
— Но ведь можно подразумевать…
— Зачем подразумевать, если в тебе течёт четыре с половиной литра природного красителя? Я не хочу двусмысленности. Я не имел ввиду краски или кетчупа — я имел ввиду именно кровь. Пусть все это знают, пусть берут на пробу или пробуют на вкус.
Савелий в три шага преодолел расстояние между ними. Взял приятеля за плечи, хорошенько встряхнул, но вытряс только кривоватую ухмылку.
— Не беспокойся. Я хорошо изучил вопрос.
Влад потянулся и вынул из брюшной полости единственного не лишённого конечностей манекена увесистый на вид том. «Анатомия человека», — прочитал Сав.
— Я знал, где следует остановиться. Всё мерил точно, вплоть до грамма. Хочешь посмотреть на мою самодельную лабораторию по сдаче крови? Я ещё не успел её помыть.
Влад был в водолазке с длинным рукавом. Правый рукав бугрился — видимо, от повязки. В полутьме подвала её не так-то легко заметить, но если знать, что искать, то это не составит труда.
— Как ты в одиночку наложил повязку? — спросил Зарубин.
— При помощи пары отличных челюстей. Верхней и нижней.
— Не паясничай. Я за тебя волнуюсь.
— Прости, — Влад мгновенно успокоился. — Хорошо наложил.
— Дай посмотрю.
Влад закатал рукав. Осматривая узлы, Зарубин думал о способности некоторых людей преподносить тебе сюрпризы — когда ты знаешь его, казалось бы, уже достаточно долго. С ними всегда нужно быть начеку, а к сюрпризам готовиться загодя, напоминая себе о такой возможности, даже когда день обещает быть сонным и безмерно долгим. Влад мчится куда-то, точно локомотив, точно видит уходящие вдаль рельсы и безмерно пустой, просторный горизонт. Савелий рельсы эти не видит; скорость, которую набрал друг, пугает. Успокаивает одно: Влад не мечется, Влад всегда точно знает, что делать. Самый страшный враг человека — колебание — не может пошатнуть прочно стоящего на двух ногах Влада, и было невероятно. Сам Зарубин справлялся с колебаниями, забрасывая их всеми подручными средствами, а единственное средство, имеющееся у него в избытке, в изобилии — гиперактивность, стремление куда-то бежать и что-то делать. А теперь приходилось признать, что при всём переизбытке энергии, при том, что в детстве Савелия называли «Карлсоном с моторчиком», устремления Влада, какими бы они ни были, были острее, стремительнее и прочнее. У Сава никогда не было времени на раздумья о собственной судьбе, но когда он думал о Владе, то не переставал поражаться разнице мировоззрений. Да, рельсы его затянул туман, но ты точно знаешь, что там, под белым покрывалом, эти рельсы имеются. Каким же Влад был два года назад? Три? Четыре? Этого человека сложно потом узнать, единожды с ним расставшись.
Влада занимали другие мысли. Он тоже обратил взгляд в прошлое, обозревал, будто бы поднявшись на холм, все те месяцы, что остались позади. Сав осматривал повязку долго и пристрастно, но в конце концов вынужден был признать, что та наложена если не профессионально, то по меньшей мере достаточно удовлетворительно.
— Сойдёт, — сказал Савелий, вернул рукав на место. — Но знаешь… ты бы осторожнее что-ли как-то. Не стоит ставить такие эксперименты, когда никого рядом нет.
— Прошу прощения, — сказал Влад таким тоном, каким говорят в дорогих ресторанах: «принесите, пожалуйста, счёт». — Я торопился.
— Куда?
Влад вытянул трубочкой губы, словно готовил плацдарм для протяжного звука: «ууууу…»
— Мы здесь с тобой развлекаемся: я шью, ты… ну, ты просто сидишь, а между тем жильцы может уже решили избавить подвал от крыс.
— Крыс?
И тут Влад взорвался. Он тараторил так, будто хотел успеть высказаться до того, как настанет секунда следующая.
— Куда мне идти? К родителям? Родителей я боюсь ещё больше. Я не видел их больше года, и никто даже не пытается меня разыскивать! После того, как я пожил немного вот так, по другому я уже не смогу. Да я, может быть, даже не доживу… вдруг старушка из первой квартиры и старушка из второй решат устроить самосуд? Вдруг милиция сочтёт меня за психа и захочет закрыть на недельку-другую? Самое страшное может случиться в любую секунду, а мы сидим тут с тобой и пьём вечерами, вместо того, чтобы работать ещё больше!
Подвал. Дверь на лестницу закрыта, дверь в коморку отворена настежь. По углам, как безмолвные недвижные стражи, манекены: если отойти подальше, кажется, будто белой пластмассовой грудью они пытаются вдохнуть воздух. Снаружи ноябрь. Выпал первый снег и в дальнем от батарей углу внешняя стена покрылась изморозью. Журчание воды в трубах переносит тебя в место, где без перерыва шумит дождь. У Савелия заболела голова. Всё кажется таким основательным. Невозможно подумать, что всё это в следующий момент может поменяться.
Савелий неуверенно засмеялся. Прикрыл ладонью рот, чтобы голос звучал поглуше. Не учёл он одного — таким образом кажется, будто ты говоришь ужасную фальшивость.
— Нет! Ты что! Твоя судьба несколько больше, чем подохнуть где-нибудь в милицейских казематах.
Влад качнулся. Посмотрел в мусорную корзину, где валялась иголка от шприца, много ваты с подсохшей кровью и какие-то ёмкости, тоже все выпачканные в красном.
— Я не верю в судьбу, — чопорно сказал он. — Судьба зависит от действий и мыслей множества людей вокруг. Считай, что и нет индивидуальной судьбы, а есть одна большая, на всех. Чем же я лучше прочих? У меня такие же шансы сдохнуть в полицейских застенках, как и у многих других.
На следующий день — было воскресенье — Сав явился к Владу с предложением:
— Тебе нужно как-то себя прорекламировать.
— Зачем? — с утра Влад чувствовал себя довольно неважно. Он совсем не выспался — с одной стороны, довольно ожидаемо, когда четыре часа сна для тебя норма. Но с другой — обычно он просыпался с благодарностью за новый день и за возможность очнуться от кошмаров. Почему-то сегодня вся шестая часть циферблата слилась для него в чёрную дыру, омут, из которого он вместе со звонком будильника с трудом вынырнул.
* * *
Влад часто видел кошмары. Ничего конкретного: обычно их заполняла безумная гонка или игра в прятки с чем-то, от чего на коже плодились мурашки. Места, куда заносил его сон, Влад запомнил очень хорошо — наверно, потому, что возвращался туда снова и снова. Это болото, над которым он парил достаточно высоко, будто ноги возносили его на двухметровую высоту, как гигантскую цаплю. Бегать на таких ногах получалось очень неуклюже, вперевалочку, зато можно шагать через протоки и прыгать по кочкам, довольно далеко отстоящим друг от друга.