Модноверие (сборник)
Шрифт:
Послышались быстрые шаги, дверь распахнулась, и тетка Светлана возникла на пороге: маленькая, русоволосая, с круглым лицом в родинках и вечной озорной улыбкой. Только улыбка эта вмиг исчезла, а синие глаза старшей сделались большими, удивленными и даже сердитыми.
– Кто это? Где ты его взял? – затараторила она.
– Ну это… дядька Ринат… в лесу… кабан его… – забормотал Мирко растерянно.
– Давай, клади на лавку, – буркнула тетка Светлана и, отступив на шаг, бросила в сторону начавшего рычать Бурана: –
В голосе ее прозвучала злость.
Мирко вошел в сени, осторожно посадил чужака на широкую деревянную лавку. Рука дядьки Рината безвольно соскользнула с плеча мальчишки, а потом он и сам мягко завалился на бок, потеряв наконец сознание.
А тетка Светлана повела себя странно.
Пальцы ее, быстрые и ловкие, расстегнули пуговицы на вороте зеленой куртки в пятнах, затем на рубахе. Открылась загорелая шея, поросшая черным волосом грудь.
– Креста нет, – проговорила старшая. – Слава Роду!
Мирко нервно моргнул… о чем она?
Да, он видел рисунок крестоносцев в учебнике, но там они несли огромный крест… такой издалека видно!
– Ты нарушил Покон, – сказала тетка Светлана, поворачиваясь к Мирко, и плечи его поникли.
Ну да, древний мудрый «Покон свободного русича-ария», то ли дарованный богами, то ли пришедший от великих предков, все говорили по-разному, но в любом случае незыблемый и священный для любого жителя деревни.
– Поэтому будешь наказан. Пойдешь в капище и замолишь свое прегрешение, – продолжила она. – Только сначала заглянешь к волхву Здравобору, пригласишь его к нам, все ему расскажешь.
Мирко кивнул.
– Тогда поспеши. Раз уж взялся спасать этого… это существо… то спасай.
Он кивнул второй раз и, выскочив из дома, понесся по улице; Буран с радостным лаем рванул следом.
У лекаря, как и прочих волхвов, было отдельное жилище, его маленький дом стоял у самого кладбища. Тут под навесом всегда сушились травы, а из дверей пахло очень странно, так резко и сильно, что хотелось чихать.
Мирко постучался, и Здравобор, высокий, сгорбленный, с седой бородкой, вышел на порог.
– Чужак… – протянул он, выслушав запыхавшегося мальчишку. – Недобрая весть. Ладно, я подойду.
Он шагнул обратно в сумрак жилища, а Мирко, повесив голову, побрел в сторону капища. Оставил позади кладбище, где среди прочих лежат родители, ушедшие в Ирий той суровой зимой, когда гневались боги.
Хотел было заглянуть на могилу, но потом решил, что нет, сначала надо отбыть наказание, а то нехорошо…
Замолить прегрешение – это не просто отстоять молитву перед каждым из ликов Триглава, ее еще нужно сопроводить пощечинами самому себе, да такими сильными, чтобы слезы брызнули.
«Гордые русичи никому не позволяют себя бить, – всегда говорил верховный волхв. – Кроме богов».
И пусть его сейчас в капище нет, и вообще там пусто, но пращуры смотрят, да и небожители наблюдают зоркими духовными очами, так что и речи нет о том, чтобы схалтурить, обмануть не тетку Светлану, а свою совесть…
Вступив в круг из деревянных изваяний, Мирко отвесил поясной поклон.
Вот он, Триглав, Род-Предвечный, Макошь-Родительница, Перун-Воитель. Поднимаются в небеса, подперты по бокам другими статуями: Симаргл, Сварог, Ярило, Даждьбог, Лель…
На сердце потеплело, как всегда в капище, накатила радость.
Опускаясь на колени перед Родом, Мирко знал, что замолит прегрешение, накажет сам себя, и все будет хорошо.
Дядьку Рината уложили поправляться в старой бане.
Новую в травень поставили, а прежнюю, покосившуюся да со сгнившими понизу венцами, пока не разобрали.
«С русичами его оставлять нельзя», – сказал волхв Огнеяр, вернувшись с сенокоса.
Мирко тогда еще удивился, почему, но тетка Светлана объяснила, что чужак, если судить по имени, не арийской крови, а еще может оказаться врагом, соглядатаем, присланным от крестоносцев или атеистов, чтобы все в деревне разглядеть и узнать.
«А ты за ним присмотришь, – решил Огнеяр. – Раз уж ты его к нам приволок».
Мирко задание сначала показалось в тягость – еще бы, сидеть в старой бане рядом с взрослым, да еще и незнакомцем, таскать воду, повязки на ране менять, поганое ведро выносить да следить, чтобы раненый снадобья вовремя принимал.
Но дядька Ринат оказался крепок, к вечеру очнулся, сам до ветра вышел, а на рассвете проснулся едва не здоровым.
– Доброе утро, – сказал он, когда Мирко заглянул в баню. – Ты меня спас? Верно?
– Ну да… – отозвался мальчик, неуверенно топчась у входа.
А вдруг и вправду атеист, обернется рогатым или зубастым чудищем и набросится? Или крестоносец, как выхватит горящий факел или начнет читать молитвы своему злобному, кровожадному богу?
– Спасибо, Мирослав, – слова эти прозвучали очень серьезно, а еще дядька Ринат протянул руку.
Мирко не сразу понял, что от него надо, а когда понял, не сразу решился пожать ладонь чужака. Но потом у него от сердца отлегло – всем известно, что порождения зла на благодарность не способны.
– А где я? – спросил дядька Ринат, когда и повязка на ране оказалась сменена, и принесенный Мирко завтрак уничтожен.
– У нас. В деревне.
– А как она называется?
– Ну просто… деревня… – Мирко пожал плечами. – Община свободных русичей.
Последнюю фразу слышал от кого-то из взрослых, и очень уж она ему понравилась.
Дядька Ринат хмыкнул, почесал щеку:
– А другие деревни ты знаешь?
Мирко помотал головой, отбарабанил как на уроке у волхва-наставника: