Модус вивенди
Шрифт:
— Нет. Просто нагулялась, — ответила, несколько покривив душой. Нагулялась я ещё до того, как мы вышли из дома, а сейчас… Кажется, я начинаю понимать и разделять его стремление постоянно прикасаться и находиться рядом. И, кажется, уже совсем этого не стесняюсь. Во всяком случае, пока мы вдвоём.
Последующая неделя до приёма прошла удивительно уютно, спокойно и ровно. Несмотря на мой первоначальный протест против решительного напора Ветрова, оказалось, что ничего страшного не случилось. Всё новое в жизни устаканилось естественно, легко и само собой. Не было никаких грандиозных перемен, мир не переворачивался, мне не пришлось как-то решительно меняться и что-то менять. Просто в один прекрасный момент я обнаружила, что в моей жизни и в моём доме появился мужчина. И это оказалось гораздо легче принять, чем я боялась.
Наверное, всё дело было в личности этого самого мужчины. В таких вот мелких, житейских, бытовых вопросах Ветров удивительно напоминал отца: по-военному аккуратен и неприхотлив. Учитывая, что я сама с детства привыкла к подобному, когда вещи аккуратно разложены по полочкам и в окружающем пространстве нет ничего лишнего, оказалось, что в этом вопросе наше сосуществование вполне комфортно.
Единственный конфликт случился на другой почве, на первый взгляд — из-за сущей ерунды, и опять Одержимый разрешил его в своей привычной деспотичной манере. Я, в общем-то, совершенно не удивилась, что Ветров с его стремлениями и вкусами оказался категорически против не только моих ночных сорочек, но и домашнего платья. По поводу первых я даже не слишком возражала: в конце концов, куда приятнее было засыпать в объятьях мужчины сразу, пока кожа ещё хранила ощущение его прикосновений и поцелуев, прижимаясь к его обнажённому телу, чем вставать, одеваться и отгораживаться от него лишними слоями ткани.
А вот с повседневной домашней одеждой оказалось сложнее. Потому что на месте платья однажды утром я обнаружила пару совершенно новых вещей: два почти одинаковых шёлковых атласных халата, один винного цвета, второй — карминно-красного. Долго их разглядывала, честно примерила. С размером Ветров угадал, на ощупь ткань оказалась потрясающе приятной, вот только длина и фасон меня не устроили. Они едва прикрывали попу и настолько чётко обрисовывали фигуру, что в подобном виде я чувствовала себя неодетой.
Вечером я встретила мужчину в одном из повседневных платьев в крайне скверном расположении духа. Мне даже не сами эти халаты не понравились; не понравилось столь бескомпромиссное решение без моего участия именно мелкого бытового вопроса, касающегося почти исключительно меня. Это был довольно тревожный звоночек: если своё стремительное появление в моей жизни Одержимый сумел объяснить так, что я поняла его и приняла, то подобные мелочи в конце концов могли привести к катастрофе. Привыкнув, что я терплю и не спорю, он может вообще перестать учитывать моё мнение. Скорее всего, не со зла, просто по привычке и из лучших побуждений, но оказаться в подобных условиях мне совершенно не хотелось.
В общем, я первый раз с ним всерьёз поругалась, но здесь уже мужчина сумел проявить терпение и понимание, не стал настаивать на своём и даже извинился. Даже, вроде бы, вполне искренне. В итоге был найден компромисс; приобретение оставили жить на правах пеньюаров, дойти из спальни до ванной комнаты, а для жизни я выбрала менее экстремальные, но более изящные, чем прежние, наряды.
Но в голове прочно засела мысль, что, похоже, любимый цвет Одержимого я теперь знаю. А на следующее утро я проснулась с мыслью, что точно знаю, как хочу использовать это открытие.
Желание понравиться, одеться для мужчины, не было таким уж новым. Но, наверное, это был первый раз, когда я осмелилась воплотить его в жизнь именно так, как это нужно было сделать. То есть, с большой долей вероятности предполагала, что именно понравится моему спутнику, и набралась мужества не отступать от принятого решения.
Вечер приёма у цесаревича я ждала с таким волнением, что дрожали руки. Отражавшуюся в зеркале женщину я не узнавала, и при этом всё никак не могла понять, какое впечатление она на меня производит. Хотя, собственно, никаких особенно смелых шагов, кроме цвета, я не предпринимала, но… красное я, пожалуй, надела первый раз в своей сознательной жизни. Особенно — такое; пламенеющий алый, понизу отливающий багрянцем, а к узкому лифу — оранжевым. При каждом движении складки юбки переливались, перетекали друг в друга и казались почти живым огнём. Но мне упрямо казалось, что цвет мне не подходит, хотя автор этого наряда утверждала строго обратное, а прежде я ей полностью доверяла.
В общем, пока дождалась, извелась совершенно, и когда в комнату с сакраментальным «ты готова?» вошёл Игорь, только неуверенно кивнула, разглядывая сапоги почему-то замершего на пороге мужчины и не решаясь поднять взгляд выше. Сапоги медленно приблизились, и Одержимый знакомым жестом приподнял моё лицо за подбородок. Понять его взгляд не удалось, но от него меня бросило в жар.
— Тебе нравится? — с облегчением уточнила я; недовольным ротмистр точно не выглядел.
— Нравится — не то слово, — усмехнулся он, приобнимая меня за талию и привлекая к себе. — Это… для меня? — с непонятным выражением уточнил он.
— Ну, да. Насколько я поняла по тем злополучным халатам, тебе нравится красный. Вот я и решила попробовать. Сомневалась, правда; никогда не надевала подобного, — неуверенно улыбнулась я. — Не мой цвет, не мой образ.
— Ошибаешься, — с видимым удовольствием возразил Ветров, целуя меня нежно и осторожно, без своего обычного напора. Может, не хотел что-нибудь помять, может — боялся не суметь остановиться, а, может, просто настроение у него оказалось вот такое… ласковое. Отстранившись же, но не выпустив из объятий, улыбнулся хитро и проказливо; я прежде никогда не видела у него такого выражения лица. — Похоже, мне удалось растопить тебя, моя ледяная красавица?
— Очень может быть. Как тебе результат? — улыбнулась я уже смелее.
— Превосходит все самые смелые ожидания, — он кончиками пальцев провёл по моей шее, вдоль золотой цепочки с рубиновой подвеской, потом вдоль края скромного декольте, провожая собственную руку взглядом. — И мне всё меньше хочется куда-то ехать.
— Это будет более чем невежливо, — возразила я. Хотя к стыду своему мнение Одержимого полностью разделяла.
— А мы напишем цесаревичу письмо с извинениями, — усмехнулся он, но сам перехватил мою руку и потянул меня к выходу. — Подробное. Он поймёт.
— Я даже боюсь спрашивать, какие именно подробности ты собираешься там упомянуть, — улыбнулась я.
— Их Императорское Высочество — уже взрослый мужчина, их сложно шокировать подробностями, — насмешливо отозвался Ветров. — Так что — правду и только правду.
Вот так, мечтая о несбыточном, мы спустились вниз, Игорь помог мне одеться, проводил к аэролёту и помог забраться внутрь. Что показательно, очень заботливо и осторожно, а не так, как в прошлый раз. Вот только внутри транспорта про воспитание мужчина благополучно забыл, и устроил меня у себя на коленях, но я уже не возражала.