Мое безрассудное сердце

Гудмэн Джо

— Расскажи мне о своих родителях, — сказала она.

Они лежали на койке бок о бок, глядя в потолок; руки у обоих были напряженно вытянуты, одеяла почти не смяты. Джонна надеялась, что он протянет к ней руки этой ночью, по меньшей мере обнимет за талию. Но он этого не сделал, и она рассердилась на себя за свое разочарование. По ее подсчетам, прошло десять дней, как они были вместе. В последний раз они поцеловались перед тем, как он проводил ее на палубу. Она каждое утро стояла с ним на

капитанском мостике и еще раза три по вечерам, но Декер ограничивался тем, что брал ее за руку. Он ничем не показывал, что ему хочется прикоснуться к ней.

Дьявол стал таким же холодным и чужим, как глубокое синее море.

— Я не очень хорошо помню их, — сказал он. — В основном по рассказам Колина.

— Я имею в виду Мари Тибодо и Джимми Грумза. Мерседес сказала мне, что ты считал их своими родителями.

— Это верно. А что ты хотела бы узнать? Голос его звучал не слишком доброжелательно, но Джонну это не остановило.

— Они действительно были актерами?

— Всегда, — сказал он, — и не только на сцене. Каждая наша кража казалась Джимми небольшим спектаклем. У него была к этому определенная склонность, и Мер это очень нравилось.

— Мер, — тихо повторила Джонна. — Это ведь означает мать, не так ли?

— Да. Так я ее всегда называл.

Джонна осторожно повернулась на бок. Она подсунула руку под подушку, чтобы положить голову повыше, и пристально смотрела на слабо освещенный профиль Декера.

— А у них были другие дети?

— Нет. Только я. У Мер не могло быть детей. До того как Джимми нашел ее, с ней очень грубо обращались.

— Она была проституткой?

Декер слегка улыбнулся, представив себе, как ответила бы на этот вопрос Мари.

— Она сказала бы тебе, что ты слишком хорошо о ней думаешь. «Пока в моей жизни не появился Джимми, — сказала бы она, — я была шлюхой. Но ты, Понт Эпин, сделал из меня святую».

— И она была святой?

— Я так считал. Она была умная, забавная, веселая. Она обладала почти неистощимым источником терпения и любила меня и Джимми до безумия.

— Она всегда называла тебя этим именем?

— Почти всегда. Она говорила, что это мое профессиональное имя. Составная часть пьесы.

— Как же задержали Мари и Джимми?

Декер ответил не сразу. Наконец он рассказал ей то, чего не рассказывал еще никому.

— А их не задержали. То есть не совсем.

— Но…

— Задержали меня.

Джонна несколько минут молчала, раздумывая над его словами.

— Мерседес мне ничего не сказала, — проговорила она спокойно. — Иначе я не стала бы…

Декер прервал ее:

— Мерседес этого не знает.

— Вот как?

— Мы с Мерседес, Джонна, не делились подробностями своей жизни.

— Она слишком тонкая натура, чтобы спрашивать прямо о некоторых вещах, ты это хочешь сказать?

— Приблизительно, — ответил он сухо.

— Я бываю иногда слишком прямолинейной, как ты знаешь, даже бестактной.

И не сильна в дипломатии. У меня для этого не хватает терпения, и я неизлечимо любопытна.

Все это он давным-давно знал за ней. Ее простодушие по-прежнему обладало властью очаровывать его. Интересно, подумал он, не потянется ли она к нему сегодня ночью? Черт тебя разберет, хотел сказать он. Если она считает, что ее жизнь — накатанная колея, она должна ухватиться за того, кто может изменить это невыносимое для нее положение.

— Ну? — спросил он наконец. — Допрос окончен?

Джонна поняла, что ей бросили вызов, но она не приняла его.

— Как тебя задержали?

— Я стал беспечным, — начал Декер. — Я позволил своим мыслям витать в облаках, когда пытался украсть цепочку от карманных часов. В тот день я уже дважды успешно сделал это. Я делал это сотни раз с тех пор, как Джимми впервые позволил мне попробовать самому в день моего рождения. Мне тогда исполнилось десять лет. На этот раз я забыл главное правило.

— Главное правило?

— Правило Джимми, во всяком случае. Он говаривал, что люди все разные. Иногда кажется, что голова у него чем-то занята, а он, может, как раз сейчас думает о времени. Джимми хотел сказать, что человек бывает занят совершенно не тем, чем кажется с виду. Я протянул руку к цепочке, мой маленький ножик уже готов был срезать ее с бриджей какого-то денди, как вдруг он решил узнать, который час. Он схватил меня за руку, и я воткнул нож ему в ладонь. Я думал, что это заставит его отпустить меня, но он только сильнее сжал мою руку и принялся громко звать констебля.

Джонна смотрела на него, широко раскрыв глаза, и придвинулась ближе к Декеру.

— И что было дальше?

— Джимми и Мер видели все это. Они обрабатывали толпу вместе со мной, и теперь оказались в самом ее центре. Джимми оттащил меня и швырнул к Мер. Она бросилась со мной в сторону, но каким-то образом мой нож задел ее карман. Карман порвался, и вся ее утренняя добыча вывалилась на мостовую. Там были камея, пара серег, несколько шелковых лент. Ее схватили, я попытался пробраться к ней, но толпа вокруг нее сомкнулась. Я думаю, Джимми попытался вытащить ее оттуда, потому что слышал, как кто-то завопил: «Держите его». Кругом все толкались, кричали. Я уже больше не видел их.

— А про тебя забыли.

— Я думаю, что денди, которого я ударил ножичком, запомнил меня.

Джонне показалось, что на его лице промелькнула горькая улыбка.

— Ты убежал, — сказала она.

Декер кивнул. Заговорил он не сразу, и теперь его голос звучал хрипло:

— Мер и Джимми посадили в Ньюгейтскую тюрьму. Я не мог навестить их, опасаясь, что меня тоже схватят. Если уж они рискнули всем, чтобы спасти меня, было бы неблагодарностью с моей стороны оказаться за решеткой. — Декер помолчал. — Так, во всяком случае, говорил я сам себе.