Мое инопланетное детство
Шрифт:
Прежде я ни за что бы не поверил, что наступит время, когда лис надумает охотиться на представителей семейства моего друга.
Но вот лис вырос и, как выяснилось, обнаглел.
– « -
У нас с Тыром оставалось мало времени в этот вечер. Мы понимающе переглянулись и поскорей полезли в воду, чтобы успеть поплавать. Я предварительно разулся и сбросил с себя одежду. Тыру сбрасывать с себя было нечего - не собственную же шкурку (не пугайте меня!).
– « -
Вода в нашей заводи и в заводи соседней была не соленой, как везде в океане, а почти пресной. Все - благодаря речке, которая впадала в океан между заводями. Бесконечно отдавая им свои пресные воды, она существенно разбавляла в них соленые океанские. Потому-то деревья в заводях не погибали. Однако для питья вода из заводей не годилась. За питьевой водой моя семья, да и семейство Тыра тоже отправлялись к речке, но, надо сказать, никогда у нее не встречались.
– « -
Мне было жаль, что припозднившемуся Тыру вскоре следовало возвращаться домой. Но я утешил себя надеждой, что голубой лис больше не потревожит семейство друга, и впредь, когда Белая Луна станет приходить на смену Красному Солнцу, друг продолжит объявляться у нашей заводи без задержки. Значит, мы будем вместе намного дольше - как обычно.
– « -
“Белая Луна” и “Красное Солнце” - не я придумал. Мама! Она поистине мастерица давать всему правильные названия.
По словам мамы, луна этой планеты бела, как снег. Которого я, правда, никогда не видел.
Светила она очень ярко, и ее лучи проникали в самые укромные уголки леса.
Она бывала полной, как ныне, и неполной - месяцем, - но неизменно оставалась чрезвычайно блесткой.
Ее всегда можно было видеть со склона холма, с берега заводи и с берега речки, где бы в небе ни появлялась она на закате и где бы ни исчезала на рассвете.
Рассвет приходил из-за холма, и над ним поднималось Красное Солнце. На восходе оно было багряным - по-другому, ярко красным. Днем делалось алым. На закате окрашивалось в цвет багровый, который тоже красный, но густой и с едва заметной просинью. Иначе сказать, мрачно-красный.
В общем, солнце планеты всегда оставалось красным.
– « -
Далеко от берега мы с Тыром никогда не отплывали, чтобы не заплутать среди деревьев заводи.
Деревья эти не теряли ветвей и завалов не создавали. Но их верхние корни крутыми изгибами выпячивались надо дном, как и верхние корни деревьев, произраставших на суше, выпячивались над землей. Поэтому, огибая в заплыве деревья заводи, я и Тыр лавировали между этими корнями.
На воде, загораясь, как огоньки, и тая, наверное, как снежинки, играли лунные блики, и мы любовались ими.
В полнолуние мы любовались белоснежной дорожкой, которую прокладывала на воде Белая Луна, и обязательно проплывали по этой дорожке.
От мамы я знаю, что на Земле плыть по лунной дорожке считается к счастью. Я и Тыр были счастливы, плывя по лунной дорожке на Планете Белой Луны и Красного Солнца.
– « -
Поплавали мы совсем немного, когда мои внутренние часы подсказали, что Тыру пора собираться домой. Считав мои мысли, он утвердительно пискнул и указал мне глазами на очень большое дерево, что росло в нашей заводи неподалеку от берега. Тем самым Тыр напомнил мне, что я еще должен забрать ловушку для рыбы, которую моя мама привязывала по утрам к выступающему под водой корню этого дерева.
Ловушка для рыбы представляла собой высокую корзину и крышку к ней в форме воронки, сплетенные мамой из тонких и гибких, как лоза, веточек кустарника, который в изобилии произрастал по берегам речки. В корзину мама помещала червей, добытых из земли подле того или иного завала. Чтобы черви не могли выбраться из корзины через имеющиеся в ней щели, мама нанизывала их на тоненькую полоску коры кустарника и связывала полоску колечком.
Почуявшая червей рыба заплывала в корзину через отверстие в ее крышке-воронке, а заглотав их, не могла найти выхода и затихала в корзине. За день ее набиралось довольно нашей семье на ужин, а зачастую и больше.
В речке мама не рыбачила. Привязать корзину в речке было не к чему, и ее бы попросту унесло течением.
– « -
Подплыв за корзиной, я отвязал ее от подводного корня и почувствовал знакомую тяжесть: улов состоялся. Что, впрочем, было обычным делом.
Корзину я доставил на берег.
Тыр был уже там и энергично трясся, освобождая от воды свою шерстку.
Я зажмурился от летящих на меня брызг. Когда они иссякли, я глаза открыл.
Тыр на тот момент с усердием причесывал себя коготками.
Хотя хвостом природа его обделила, ухаживая за собой, он следовал выражению “от головы до кончика хвоста” и достигал высочайшей степени чистоплотности. Моя мама в этом отношении ставила мне его в пример.
Пока Тыр причесывался, я осмотрел содержимое корзины. Для этого мне пришлось поставить ее вертикально, чтобы из нее не повыпрыгивала рыба, снять с нее крышку, а после приподняться на цыпочках, потому что высота корзины соответствовала моему росту.
Семь серебристых рыбешек с красноватыми плавниками, каждая размером с крупную земную уклейку, как ту живописал мне отец, активно трепыхались внутри, желая выпрыгнуть наружу. Но напрасно они колотились в своей тюрьме. Покинуть ее было им не по силам.
Кроме рыбешек, в корзине оказался большой, в пять моих ладошек, речной рак, захотевший поохотиться в заводи.
Раки – редкий улов, но от их мяса ни я, ни отец не в восторге. А маме оно нравится, да так сильно, что она называет его “деликатесом”.
Гостинцы из заводи порадовали. Рыбы хватало, чтобы приготовить на ужин и еще засолить для дальнейшего вяления.
Закончив с осмотром улова, я обтерся опавшим с дерева листом. Приходилось так делать за неимением полотенец, каковыми люди пользуются на Земле.
За обтиранием последовало одевание.
Облачившись в свою незатейливую одежду из шкурок сусликов, которой были надевающаяся через голову безрукавка и короткие штанишки, я всунул ноги в сапожки, тоже из шкурок сусликов, а на сапожки надел лапти.
Родители носили такие же одежду и обувь.
Два месяца в году на ногах мы носили еще и повязки из змеиных шкур.
– « -
В лесу у заводей водилось множество змей.
Большую часть года змеи вели себя миролюбиво. Агрессивными они были лишь раз в году - в свой брачный период, который длился около двух месяцев.