Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив (сборник)
Шрифт:
— Ну… в общем, да. Тут такое дело… понимаешь, он мне очень нравится, но я его очень боюсь. Ты мне тоже нравишься, и тебя я не боюсь совсем. Понимаешь?
— Понимаю. И мне это очень нравится.
Она бросила на него короткий резкий взгляд — слишком уж многозначительно прозвучали его слова.
— Ах да! Ты ведь так и не рассказал, как прошел ваш разговор. Он предлагал тебе жениться на мне?
Бобби кивнул.
— Он этого настоятельно требовал, я бы сказал.
— Ох, бедняга. Наверное, сложно было вывернуться, да?
— Да нет, в общем-то. — Бобби смахнул с колен несуществующие
— Ты… не выворачивался? — Она ахнула и воззрилась на него в изумлении.
— Ну да. Просто сказал «Ладно, хорошо».
Повисло молчание.
— То есть… ты… То есть ты принял мою руку и сердце? — совсем тихо сказала Лесли.
Бобби кивнул — в который уже раз.
— Вариантов не было, — виновато развел он руками. — Он требовал срочно венчаться. Причем венчаться без шума — на чем твой отец особенно настаивал. Он был пугающе убедителен, знаешь ли.
Лесли молчала, не в силах сказать ни слова.
— Мне тоже нелегко придется, — с горечью сказал Бобби. — Я-то всю жизнь мечтал о широкой свадьбе. Чтоб с рисом, с арками из цветочных гирлянд, с подружками невесты, шаферами и прочим в таком роде. Представляешь, как меня огорчило требование венчаться «по-тихому»?
— Но… ну ты же шутишь, да?! — отчаянно воззвала к нему девушка.
— Ничуть, — решительно мотнул тот головой. — Все во имя вашего уважаемого родового герба. Ничего о нем не знаю, но если он похож на наш — ему не помешает позолота. И вообще, мезальянс — семейная традиция Маккензи. Еще со времен Брюса и Уоллеса. [51]
51
Надо полагать, это шутка. Во «времена Брюса и Уоллеса» (нашим современникам в основном известные по фильму «Храброе сердце», правда, весьма вольно обращающемуся с действительностью), т. е. обобщенно, последние годы XIII — первая треть XIV в., история клана Маккензи еще не зафиксирована: по документам она начинает прослеживаться лишь с самого конца XV в. Правда, «клановая легенда» (обращающаяся с действительностью не менее вольно, чем голливудский фильм) утверждает, что Маккензи действительно существовали еще при короле Брюсе, однако даже в этой легенде о каком-либо мезальянсе нет ни слова.
Только сейчас Лесли Дженнер окончательно осознала, что ее практически выдали замуж — без ее участия и даже не сказавшись.
— Бобби! Ты сейчас же, сейчас же отправишься к папе и скажешь, что это был не ты! — рявкнула она. — Помолвку надо расторгнуть. Срочно! Я настаиваю! Это… это ужасно!
Бобби хмыкнул.
— Ну вот сама пойди и скажи. Тебе всяко больше веры, чем мне.
— Но это ужасно! Это… просто чудовищно!
— Ну, не знаю, не знаю, — Бобби поудобнее уселся в кресле. — По мне, так не так уж и чудовищно. Хотя учти — добровольно я бы на тебе не женился.
— Обидеть меня хочешь?
— Ничуть, видит Бог. Просто, честно говоря, ты слишком хороша для меня. Пугающе хороша. Я никогда бы не решился сделать тебе предложение. Но — твой отец требует срочно венчаться, требует принять долю в компании…
— Он тебе еще приплатил за согласие?! — Лесли
— Если что, мою разрушенную жизнь тоже можешь упомянуть! — крикнул Бобби ей вслед.
Должно быть, девушка его не услышала, так как была уже на середине лестницы.
Дальше двери отцовского кабинета она, впрочем, не прошла.
Простояла перед ней минуты три и вернулась — хмурая и невеселая.
— Я не могу, — сказала она тоскливо. — Не могу. Я открыла дверь, а там папа, бедный, и он… он…
— М-м?
— Он плакал! — всхлипнула Лесли. — Так, как будто у него вот-вот разорвется сердце.
— Надо же, никогда не думал, что можно так убиваться из-за ста тысяч фунтов…
— Болван! — Лесли едва удержалась от пощечины. — Причем тут деньги? Это все из-за меня, из-за меня… — И она упала в кресло, закрыв лицо руками.
— Ну а может, и из-за меня тоже. Такой добрый и замечательный человек, как твой папаша, конечно, не может не оплакать загубленную им карьеру и разбитые им мечты такого многообещающего юноши, как я.
— Карьера его… мечты его… — Лесли топнула ногой. — Боже, что я за дура! Набитая дура!
Бобби не возразил — как, впрочем, и не согласился.
Просто сидел и ждал, пока та успокоится.
— Что ж, остается смириться, — наконец решительно сказала она. — Я бы смеялась, не будь все так погано…
— А я и посмеяться не мог, — пожал плечами Бобби. — Думаю вот: сумел бы я переубедить твоего отца? По крайней мере, попробовать стоило… бы, если бы ты не заговорила о Джеке Марше.
Та резко развернулась:
— Что ты имел в виду?
— Только то, что сказал. Твои слова про Джека Марша — вот что обрекло тебя на муки.
— Но, Бобби!
Тот встал спиной к камину, сжав губы.
— Нам остается только смириться и обвенчаться, — сказал он. — Да, нам обоим придется туго — но что-то подсказывает мне, что при другом раскладе тебе пришлось бы гораздо хуже.
Снова повисло молчание.
Наконец Лесли обреченно спросила:
— Когда свадьба?
Бобби поскреб подбородок.
— Как насчет следующего четверга?
Три недели спустя они сидели по разные стороны стола в небольшом номере отеля Сент-Морис и разбирали немногочисленные письма. Через форточку до них смутно доносился шум Рю-Риволи и легкий аромат пришедшей весны, состоящий из цветения мимозы, белоснежных нарциссов на клумбах и бесчисленных ваз с фиалками.
Вдруг Лесли передала мужу конверт:
— Прочти. Это от Джека.
Тот внимательно прочитал письмо — от начала до конца, так медленно и вдумчиво, что его жене надоело ждать.
— Ну же! Там нет ничего такого особенного. Вообще, очень мило с его стороны так спокойно принять все происшедшее.
— Воистину, очень мило, — Бобби вернул жене конверт. — Тебе стоит написать ответ. Сперва, как хорошая девочка, ты, конечно, скажешь ему спасибо за проявленную деликатность. А потом… потом ты скажешь ему, что в силу сложившихся обстоятельств встречаться с ним для тебя невозможно и нежелательно.