Мое темное желание
Шрифт:
— Пицца. — Я почувствовала, как у меня заблестели глаза, когда я улыбнулась воспоминаниям о том, как мы с папой поглощали кусочки перед походом на бродвейское шоу. — Я хочу пиццу в нью-йоркском стиле. Огромную, с тонкой корочкой, с таким количеством сыра, чтобы из него можно было вылепить пятилетнего ребенка в натуральную величину. — При этой мысли у меня потекло изо рта. — Вообще-то, пусть это будет одиннадцатилетний.
Он выглядел в ужасе.
Как будто я сказала ему, что хочу съесть настоящего ребенка.
И
Посмотреть, из-за чего вся эта суета.
Я сложила руки, откинувшись на спинку стула.
— Когда ты в последний раз ел пиццу?
Его брови сошлись вместе, пока он рылся в аккуратно организованных файлах своей памяти.
— В третьем… нет, в четвертом классе, наверное. На дне рождения Тревора Макки. Прилетела с Сицилии, но была весьма некачественной.
Я попробовала пролистать его пустой настольный календарь палочкой для еды и покачала головой.
— О, Зак.
— Я знаю. Почему бы не прилететь поварам и ингредиентам из Италии?
— Мы закажем пиццу прямо сейчас. И лучше, чтобы она была настолько жирной, что нам понадобится четыре полотенца под коробкой, чтобы впитать пятна. И… — Я вскинула руки вверх, засветившись, как рождественская елка в Рокфеллер-центре, — …и пиво. Дерьмовое, водянистое пиво из колледжа.
— Бельгийское пиво, — возразил он.
Я покачала головой.
— Извини, но сегодня ты будешь пить со мной.
— Прекрасно. — Он сжал рот в тонкую линию. — Что следующее в моей карте бинго? Поездка в Aldi и передозировка фентанила?
— Aldi — это дерьмо.
— Полагаю, "это" не произносится?
Несмотря на мой ужас перед его строгим образом жизни, я обнаружила, что смеюсь.
— О, и ты, кстати, платишь.
Он выглядел готовым к рвоте, его высокие скулы были бледными и острыми. Мое сердце подскочило к горлу.
Я была уверена, что он откажется.
После нескольких минут молчания он отодвинул сашими.
— Ладно. Мы будем есть пиццу.
— Я рада, что ты прозрел.
Он поднял палец.
— При одном условии.
Мое сердце заколотилось.
— При каком…?
Пожалуйста, скажи что-нибудь грязное, что я все равно хочу сделать.
— Никаких отвратительных начинок
— Только ананас.
— Особенно не ананас.
— Ты всегда так жестко ведешь переговоры?
— Нет. — Он погрузил руки в огромную чашу для мытья. — Обычно я не веду переговоров. Я просто беру то, что хочу.
— А что не так с ананасом?
— Ничего. — Он провел полотенцем по ладони. — Просто пицца не является его естественной средой обитания.
— А что же тогда?
— Мусорный бак.
Грубо.
— Ну, мне это нравится, и ты собираешься меня приспособить.
Эта
— Почему?
— Потому что ты хочешь, чтобы я приспособилась к твоим двенадцати дюймам.
— Это не двенадцать дюймов.
— Но чертовски близко.
— Ты анатомически создана для того, чтобы толкать двенадцатифунтового человека, — заметил он.
— Ты анатомически создан, чтобы съесть бромелиевый цветок.
Он покачал головой.
— Это ужасно.
— Добро пожаловать в мир ухаживаний, Закари.
— У меня возникает соблазн сделать резкий разворот. — Зак нажал кнопку на приборной панели. — Натали. Закажи нам большую пиццу с ананасами.
— И сыра побольше, — прошептала я, привстав на край сиденья и забыв о необходимости соблюдать дистанцию.
В его челюсти дернулся мускул. Его нога оттолкнулась, отбросив мой стул на полфута назад.
Я надулась.
Он вздохнул, но добавил:
— И дополнительный сыр.
— Мистер Сан? — Натали вздохнула. — Вам… нужна помощь?
— Очевидно, — проворчал он. — За это я тебе и плачу.
— Я имею в виду, вы… вы в порядке?
Ага. Это было настолько невероятно.
— Отнюдь нет. — Он бесстрастно посмотрел на меня и вздохнул. — Кто я есть, Натали, так это киска.
На следующий день я потащила Зака на обед в консерваторию.
Мне всегда хотелось там поесть, но я решила, что ему нужно немного времени, чтобы отдохнуть после всего этого инцидента с ожогом и прикосновением Эйлин.
Мы ели поке-боулы. Салат вместо риса и дополнительный огурец для него. Прогресс.
На следующий день мы погрызли бранзино на балконе.
На этот раз он позволил мне накормить его жареным картофелем. Он хмурился и все время жаловался на жир.
Но перед самым окончанием трапезы я заметила, как он проглотил еще одну картофелину.
А на следующий день я приготовила нам обоим бань ми тхит нуонг, полив сэндвичи дополнительным домашним айоли. Я даже засунула в них паштет, когда он не смотрел.
Я бросила салфетку на свою пустую тарелку и откинулась на спинку кресла.
— Какое твое любимое произведение искусства?
— У меня его нет.
— Серьезно? — Я бумерангом взлетела вверх. — Ты собираешь столько произведений искусства, и ни одно не является твоим любимым?
— Нет. Не все нужно сравнивать с чем-то другим.
— Но… — Я нахмурилась. — У каждого есть любимое произведение искусства.
— Даже у тебя?
— Да. — Телефон-омар.
У отца была копия, которую я выпрашивала. Вера продала его на аукционе через несколько недель после его смерти.