Мое!
Шрифт:
Это было безопасное место. И когда она стала старше, то поняла, что безопасные места трудно найти, и если еще и деньги хорошие платят, чего еще человеку желать?
На ней был темно-синий костюм, вполне соответствующий пег стилю тем, что были на деловых женщинах в ресторане, хотя фасон учитывал ее беременность. На стоянке ее ждал серый «БМВ». Ее муж, с которым она жила уже восемь лет, работал биржевым брокером в «Мерилл Линч» в деловой части Атланты, и на двоих они зарабатывали свыше ста тысяч долларов в год. Она пользовалась косметикой «Эсти Лаудер» и покупала все принадлежности в стильных бутиках Бакхеда. У нее были своя маникюрша и педикюрша, своя сауна и массажист. Она ходила на балеты, в оперу, в художественные
Потому что Дуга отбирала его работа. И в «мерседесе» у него был радиотелефон, и когда он находился дома, то постоянно звонил или отвечал на звонки. Все это было, конечно, камуфляжем. Они оба знали, что дело не только в работе. Они заботились друг о друге, как два старых друга, которые вместе борются с превратностями судьбы, но любовью это никак было не назвать.
— Так как поживает Дуг? — спросила Кэрол. Ей давно уже была известна правда. Трудно скрыть правду от кого-нибудь такого востроглазого, как Кэрол. В конце концов они оба знали много других пар, для которых совместная жизнь была формой финансового партнерства.
— Чудесно. Много работает. Я его почти не вижу, кроме как по воскресеньям утром. По воскресеньям днем он начал играть в гольф.
— Ведь появление ребенка изменит это, как по-твоему?
— Я не знаю. Может быть. — Она пожала плечами. — Он так взволнован из-за ребенка, но… Кажется, он еще и напуган.
— Напуган? Чем?
— Переменами, по-моему. Кто-то новый появится в нашей жизни. Это так странно, Кэрол. — Она положила руку на живот, где жило ее будущее. — Знать, что внутри меня есть человеческое существо, которое, будь на то Господня воля, будет жить на Земле еще долго после нас с Дугом. И нам надо будет научить это существо, как думать и как жить. Такой ответственности пугаешься. Это как… Словно мы до сих пор всего лишь играли во взрослых. Ты понимаешь?
— Еще как понимаю. Вот почему я никогда не хотела детей. Это чертовская работа — растить детей. Одна лишь ошибка — и бабах! Ты получаешь либо слабака, либо тирана. О Господи, не понимаю, как это люди в наши дни заводят детей. — Она сделала большой глоток «шардоннэ». — Я так думаю, что мать из меня никакая. Я даже щенка не могу научить проситься на улицу.
Что правда, то правда. Шпиц Кэрол не испытывал ни уважения к восточным коврам, ни страха перед свернутой в трубку газетой.
— Надеюсь, я хорошая мать, — сказала Лаура. Она почувствовала, как вот-вот сядет на какую-то внутреннюю мель. — Очень надеюсь.
— Ты будешь отличной матерью, не волнуйся. Ты именно такая.
— Тебе легко говорить. Я не уверена.
— Зато я уверена. Ты все время меня воспитываешь.
— Может быть, — согласилась Лаура, — но это потому, что тебе нужно, чтобы кто-нибудь все время давал тебе пинок в зад.
— Послушай, ты будешь просто фантастической матерью. Матерью года. Да нет, черт подери, матерью века. Ты по уши завязнешь в памперсах, и тебе это будет нравиться. И увидишь, как изменится Дуг, когда появится ребенок.
Вот здесь и лежали настоящие скалы, о которые могла разбиться на куски лодка надежды.
— Я думала об этом, — сказала Лаура. — Я хочу, чтобы ты знала: я завела ребенка не для того, чтобы мы с Дугом остались вместе. Вовсе не для этого. У Дуга своя жизнь, и он ею доволен. — Она посмотрела на матовый бокал «перье». — Однажды вечером я была дома, читала. Дуг уехал в Нью-Йорк по делам. На следующий день я собиралась посетить бал Роз, чтобы сделать репортаж. И вдруг мне стукнуло в голову, до чего же я одинока. Ты была в отпуске на Бермудах. Я не хотела звонить Софии, потому что она не любит слушать. Я попробовала дозвониться четырем-пяти знакомым, но никого не застала дома. Так что я сидела одна, и знаешь, что я тогда поняла?
Кэрол покачала головой.
— У меня нет ничего, — сказала Лаура, — что было бы только моим.
— Ой, брось! — фыркнула Кэрол. — У тебя есть дом ценой три сотни тысяч долларов, «БМВ» и гардероб с такими шмотками, что я бы умерла, только чтобы запустить в него лапу! Так чего еще тебе надо?
— Цели, — ответила Лаура, и кислая улыбка ее подруги исчезла.
Официант подал им обед. Вскоре в ресторан вошли три женщины, одна из них с коляской, и они уселись в нескольких столиках от Лауры и Кэрол. Лаура следила за матерью — блондинкой, по меньшей мере на десять лет моложе ее самой, свежей и юной. Она глядела на своего младенца и улыбалась. Эту улыбку можно было сравнить со вспышкой солнечного света. Лаура почувствовала, как ее собственный ребенок зашевелился в животе — это был внезапный толчок локтя или колена, — и подумала, на кого он там похож, свернутый калачиком в распухшей розовой утробе. Его тело кормится через трубочку связывающей их плоти. Ее потрясала мысль, что в теле внутри нее существует мозг, который станет жадно впитывать знания. Что у младенца есть легкие, желудок, вены, которые будут нести его кровь, гениталии, глаза и барабанные перепонки. Все это и много больше было сотворено внутри нее и доверено ей. Новое человеческое существо вот-вот должно появиться на свет. Новый человек, кормящийся ее соками. Это было чудо выше всех чудес, и порой Лауре не верилось, что это на самом деле вот-вот должно произойти. Но вот — две недели до родов. Она смотрела, как молодая мать мягко поправляет белое одеяльце вокруг личика младенца. Женщина взглянула на нее. Их глаза встретились на несколько секунд, и две женщины обменялись улыбкой узнавания родовых трудов, которые уже были и которые только предстоят.
— Цель, — повторила Кэрол. — Если тебе нужна цель, то можешь помочь мне красить мою квартиру.
— Я серьезно. У Дуга есть цель. Делать деньги для себя и своих клиентов. У него это хорошо получается. Но что у меня? Только не говори: газета. Я достигла почти всего, чего могла. Я знаю, что мне хорошо платят, и у меня уютненькое местечко. Но… — Она помедлила, пытаясь найти слова для своих чувств. — Это то, что может делать любой другой. Газета не прикроется, если меня не будет за рабочим столом. — Она отрезала кусок лососины и оставила его на тарелке. — Я хочу быть кому-то нужной, — сказала она. — Нужной так, как никто другой больше уже не может. Ты, понимаешь?
— Пожалуй, да. — Кэрол было слегка неловко от такой откровенности.
— Это не имеет ничего общего с деньгами или имуществом. Не дом, не автомобиль, не одежда — это все другое. Это — чтобы был кто-то, кому ты нужна днем и ночью. Вот то, чего я хочу. И слава Богу, это то, что я вот-вот получу.
Кэрол приступила к салату.
— Вот я тебе и говорю, — заметила она, мясо свисало с ее вилки, — что щенок обошелся бы намного дешевле. И щенки не хотят сбрить все свои волосы, кроме крысиного хвостика, болтающегося на шее. Они не любят панк-рок и хэви метал, они не пристают к девчонкам и не выбивают друг другу передние зубы на футболе. О Господи, Лаура! — Она протянула руку через столик и стиснула руку Лауры. — Поклянись, что ты не будешь называть его Бо или Буба! Я не буду крестной для ребенка, который жует табак! Поклянись, ладно?
— Насчет имени мы уже решили, — сказала Лаура. — Дэвид. В честь моего деда.
— Дэвид. — Кэрол повторила это имя дважды. — Не Дэви и не Дэйв, верно?
— Верно, Дэвид.
— Мне это нравится. Дэвид Клейборн, президент студенческой правительственной ассоциации в университете Джорджия, тысяча девятьсот… О Господи, когда это будет-то?
— Уже не в нашем веке. Рискни предположить две тысячи десятый.
Кэрол задохнулась.
— Я буду древней старухой! — сказала она. — Усохшей и древней! Лучше сделаю фотографию, чтобы Дэвид знал потом, какой, хорошенькой я была когда-то!