Могильщик. Цена покоя
Шрифт:
— Они были не вместе? — задумчиво спросил посетитель, всё так же глядя в пергамент.
— Нет. Тот появился на пару дней позже моего.
— На пару дней… А у них были с собой чёрные перчатки? Как у могильщиков?
Шёлк вздрогнул и непроизвольно сделал знак, отгоняющий нечисть.
— Вы что, господин, у нас тут могильщиков отродясь не бывало.
— Отродясь не бывало могильщиков? — переспросил посетитель, отрывая, наконец, взгляд от пергамента и всё так же морща лоб. — Ничего не понимаю.
Шёлк закивал. Он тоже ничего не понимал. Вообще ничего. Но очень хотел быть
— Ладно, — выдохнул посетитель, пряча пергамент, — завтра отведёшь меня к своему Негри, попробую со всем разобраться у него. Может, хоть что-то совпадёт с тем, что мне сообщили. Давай уже обед, да поскорее.
На стол упало две серебряные монеты покрупнее. Шёлк сграбастал деньги и улетел в кухню, чтобы поторопить служанок.
Не сказать, что дела пошли в гору. Но странные посетители то пытались угробить его харчевню, то давали ему ещё хоть какую-то надежду продержаться на плаву ещё немного. Оставалось только хвататься за любую возможность прожить ещё хоть день, а что будет завтра — кто знает?
Возможно, даже что-то хорошее.
Арка первая. Отголоски прошлого. Глава первая. Старый друг
Левард считался богатым и удачливым человеком. Ему едва исполнилось тридцать, он отличался высоким ростом и имел вид отчаянного рубаки. Сын разорившегося мелкого помещика, два года назад участвовавший в войне с Горливом в качестве наёмника, сегодня он владел большим постоялым двором «У однорукого наёмника» неподалёку от предместий Ариланты. В той войне он потерял левую руку почти по локоть, но до того неудачного для себя боя то ли захватил в плен какого-то богатого вельможу, за которого получил выкуп, то ли награбил много добра во время взятия какого-то города, то ли вообще сокровище нашёл. Помня лихое прошлое, местные подпольные воротилы с ним предпочитали не связываться, богатства его множились — в общем, Левард прекрасно устроился в жизни.
Велион, присутствовавший с Левардом в тот момент, когда он потерял руку, слушал эти сплетни, скрывая улыбку.
Когда-то хозяин «У однорукого наёмника» действительно был псом войны, и его отряд, насчитывающий более полусотни раубриттеров, участвовал то в одной войне, то в другой. Но больше трёх лет назад Левард проиграл своего потянувшего ногу боевого коня в кости, доспехи потерял по пьяни и, в конце концов, выменял меч на чёрные перчатки могильщика. Два года назад они с Велионом бежали от войны, в которой Левард по легенде принимал непосредственное участие, а в следующем могильнике он, пожертвовав рукой, вытащил из запечатанного магией тайника горшок с монетами.
Но обвинить хозяина постоялого двора во лжи никто не мог: его бывший отряд, переметнувшийся к горливцам из-за застарелой профессиональной вражды с самим Гризбунгом, полным составом лёг на той легендарной переправе через Крейну, где Гризбунг завоевал себе корону.
Судя по огромному количеству посетителей, набившемуся в общий зал, и тому, что могильщик едва нашёл место за одним из десятка длинных столов, дела у Леварда действительно шли хорошо. Служанка пробилась к Велиону только спустя четверть часа после того, как он вошёл в душное помещение.
— Что будем есть, что пить? — спросила вполне милая девушка, наклоняясь к самому уху Велиона — кучка пьяных мастеровых за соседним столом орала разухабистую песенку.
— Пока кружку пива получше. И мне нужен хозяин.
— Хозяин принимает только купцов и деловых партнёров.
— Передай ему, что к нему пришёл старый друг. Друг Велион. В какой-то мере деловой партнёр.
Служанка открыла было рот, чтобы повторить отказ, но тут увидела перевязанную рукоять сабли, и её глаза округлились. Всё так же, не закрывая рот, она перевела взгляд на сломанный нос могильщика.
— Я передам, — выдохнула она наконец и растворилась в толпе.
Велион думал, что пиво ему принесут не раньше, чем через полчаса, но уже через пару минут толпу, словно таран, прошила грудастая служанка и шмякнула огромную кружку на стол. Она смотрела на могильщика во все глаза, будто увидела привидение. Или Единого. Через пару секунд она исчезла, даже не взяв денег.
Недоумевающий могильщик приложился к кружке. Пиво было не просто «получше», оно было великолепным, скорее всего, лучшим даже в таком богатом месте. И, вероятно, чертовски дорогим. Пока он пил, к нему дважды подходили служанки — каждый раз разные — и спрашивали, не нужно ли ему чего-нибудь. Велион отвечал, что всё в порядке.
С дальнего конца зала послышались громогласные приветствия и тосты за здоровье. Здравницы потихоньку приближались к могильщику.
— Велион, — выкрикнул Левард, преодолевая толпу. Он ничуть не изменился за эти пару лет, лишь лёгкая седина тронула волосы на его висках. Из левого рукава богатой рубахи торчал искусно сделанный деревянный протез. — Жив, старый рубака.
Велион отставил кружку и поднялся со скамьи. Теперь он понял причину такой странной реакции служанок — его приняли за старого боевого товарища хозяина.
— Левард, — сказал он, улыбаясь.
Бывший могильщик обнял его.
— Пошли! Сегодня пируем у меня в апартаментах!
Они принялись протискиваться сквозь толпу.
— Я уже распорядился подать хороший ужин, — кричал Левард Велиону на ухо. — Будет много мяса и отличное вино, потом — пиво и раки. А потом бабы. Лучшие в городе бабы, дружище.
— Я пришёл по делу, — сказал Велион.
— А то я не догадался. Просто так ты бы никогда не заявился, нормальная жизнь ведь не для тебя. Но, поверь мне, дела лучше решать за хорошим ужином и с хорошим вином, а не на обочине дороге, как мы это делали раньше. Когда-то приходилось хвататься за ножи, чтобы по-честному разделить добычу, сейчас же я хватаюсь за бумажки.
— Не завидую я тебе.
Левард усмехнулся.
— Да. Тогда было честнее.
Могильщики вышли из большого здания. Во дворе, несмотря на поздний час, народу было ещё больше, чем внутри — путники, музыканты, фокусники, шлюхи, выпивохи из соседних деревень. Песни, разговоры, смех и крики смешивались с лаем собак и ржанием лошадей.
— У меня никогда не бывает тихо.
Велион ничего не ответил. Он бы не смог жить здесь долго, и дело не только в проклятии. Людные места ему никогда не нравились.