Могильщик. Цена покоя
Шрифт:
— Не тянет завязать?
— А тебя не тянет вернуться?
— Нет. С тех пор, как моя рука осталась на поле брани, как отрезало.
Да, такое бывало со многими. Как только могильщик лишался возможности ходить в мёртвые города, с ним начинали происходить странные вещи — он либо успокаивался, переставая чувствовать тягу к могильникам, либо терял аппетит и сон, начинал сходить с ума. Первые, которых было большинство, пытались приспособиться к обычной жизни, и у кого-то вроде Леварда это получалось. Вторые, те, кто жить не мог без могильников, либо кончали жизнь самоубийством, либо пытались продолжить своё дело, и оба этих варианта были абсолютно равносильны.
Жил Левард в небольшом домике, находящемся в самом дальнем углу двора. Домик этот хоть и был невелик размером, но обстановка там ничуть не уступала каким-нибудь купеческим домам. Здание делилось пополам, в передней прихожая совмещалась с кухней, а в задней части дома спальня с огромной дубовой кроватью соседствовала с большим дубовым же столом, рядом с которым стояло полдюжины отличных драпированных кресел. На столе уже стояла выпивка и еда.
— Сначала к делам или к воспоминаниям о прошлом? — спросил Левард, усаживаясь в кресло.
— Как хочешь.
— Что ж… — хозяин постоялого двора разлил вино по бокалам, — хочу выпить за тебя, друг Велион. За то, что ты, спустя каких-то два года, всё-таки заглянул ко мне в гости, хотя я говорил приходить в любой день. И за те мысли, которые посещают меня почти каждый день. Мысли о том, что будь в тот день со мной другой могильщик, мои кости сохли бы в грёбаной Клувилии, а этим постоялым двором владел бы тот, другой. За тебя, Чёрный могильщик.
Они выпили.
— Мы с тобой это обсуждали, — сухо сказал Велион, отставляя бокал. — Это была твоя добыча. Ты пожертвовал рукой ради неё.
— Ты мог бросить меня в любой день из тех, что тащил и меня, и нашу добычу сюда. Или даже зарезать на месте, чтобы не было проблем.
— Мог. И не могу сказать, будто не думал об этом в те дни. К чёрту прошлое, Левард. Мы здесь, мы живы, и у нас есть что выпить.
— Ладно, к чёрту прошлое, — однорукий подлил вина в бокалы. — Ты прав. Давай поедим и выпьем, как следует старым друзьям после долгой разлуки.
Могильщик пригубил вина и подвинул к себе тарелку. На столе лежал печёный цыплёнок, ворох рогаликов жареной кровяной колбасы, несколько сортов сыра, хлеб, жаркое из овощей, кастрюля с наваристым говяжьим бульоном, в котором плавала, должно быть, половина телёнка. У Велиона, пусть в последнее время и не нуждающегося в деньгах, но по понятным причинам питающегося в основном сухарями и солониной, потекли слюни. Поэтому он решил положить в свою тарелку всего понемногу.
— Ты изменился, — сказал он, откусывая половину колбаски, — говоришь как торгаш — все эти длинные тосты, эти «друг Велион», чего уж говорить о тяге к роскоши. Раньше ты говорил: «Давай нажрёмся, брат, и снимем одну шлюху на двоих, если денег хватит».
— Денег обычно не хватало, потому что пили мы как кони, — ухмыльнулся Левард. — Но сегодня у нас будет по две шлюхи на каждого, а если захочешь и больше. А по поводу изменений… приходится приспосабливаться. Но всё к лучшему. Быть хозяином отличного постоялого двора мне нравится больше, чем быть наёмником и могильщиком.
— Всем бы так уходить на покой.
— Кое-кто уходит. Ты знаешь Крами?
Велион цыкнул. Воспоминания были не из приятных — Крами была одной из красивейших женщин, которых он когда-либо знал, и она пользовалась этим без стеснения. После последнего их похода Велион проснулся в трактире один, с чудовищным похмельем, без добычи, без денег и без отличного кинжала. Хорошо хоть могильщица, уходя, заплатила за постой.
— Как же не знать, ходили с ней на дело пару раз. А что с ней?
— Сейчас она хозяйка лучшего борделя в окрестностях Ариланты. Называется «Тёплая постель». Правда, он находится по ту сторону столицы, но я бы порекомендовал тебе сходить туда.
— Нет времени. Так она тоже завязала?
— Да. Ей оторвало ступни с год назад, хотя бордель был у неё уже тогда. Она догадалась вкладывать добытое на могильниках в дело задолго до завершения… карьеры.
— Не сомневаюсь. Что ж, давай выпьем за неё.
«И за лучшую ночь в моей жизни», — мелькнуло в голове могильщика.
Они выпили до дна и на этот раз бокалы наполнил Велион.
— Как я и говорил, я пришёл по делу.
Левард вздохнул.
— Я надеялся, что оно подождёт ещё хоть чуть-чуть. Но рассказывай, чем могу, тем помогу.
— Во-первых, мне нужно продать саблю. Все эти чёртовы законы меня убивают. Представь, на входе в пригороды у меня потребовали какое-то разрешение от любого городского старосты, а когда его, естественно, не нашлось, перевязали саблю и запечатали перевязь сургучом.
— Видимо, ты давно не был в окрестностях столицы — этому закону уже больше года.
— Наверное, я давно не ходил с оружием, которое нельзя было бы спрятать в плаще или рюкзаке. Во-вторых, мне нужна карта. Очень старая карта. На ней должно быть изображено южное побережье вместе с Импом. Если там будет изображён сам Имп и его окрестности, старые мосты или броды через Крейну и её притоки, это будто идеально.
— Иногда я удивляюсь твоему цинизму, — вздохнул Левард, вставая из-за стола. — Ты всегда знаешь, к кому обратиться и кем воспользоваться.
Велион не стал спорить. Левард был одержим страстью к картам ещё с того момента как стал наёмником. Он знал каждый город, каждую речушку и каждый брод через неё, каждый холмик, где можно разбить лагерь. Он помнил все места, где его отряд проходил хоть раз. Командиры об этом знали и пользовались знаниями Леварда до тех пор, пока он не ушёл в тот загул, после которого остался ни с чем. В могильниках он при любом случае старался найти библиотеки или что-то подобное, чтобы просмотреть имеющиеся там карты. В конце концов, он собрал, должно быть, самую полную из имеющихся карту довоенного мира.
Левард обогнул стол и, немного поковырявшись то ли с замками, ли с охранным заклинанием, выдвинул большой ящик. Искал нужную карту он недолго — двенадцатидюймовый пергаментный свиток был извлечён на свет буквально через несколько секунд.
— Вот, — сказал он, возвращаясь. Зубами Левард сорвал завязку, положил карту на стол, прижал её деревянной рукой и развернул здоровой, демонстрируя прекрасно детализированный рисунок могильщику. — Самая полная карта южного побережья. Самая полная из тех, что есть у меня, если быть точным. И посмотри на год — триста второй. Её нарисовали за пять лет до начала войны. А чем карта новее, тем она лучше. Если брать довоенное время, конечно — нынешние карты я бы использовал только чтобы задницу подтирать. Лошадиную.