Мои 365 любовников
Шрифт:
Всеобщее «ах!» прокатилось по залу, и кто-то крикнул:
– Браво! Только не слишком задирай нос от гордости!
После этого Ферри и двенадцать его товарищей уселись верхом на кресла, спинкой вперёд, на кратчайшем расстоянии от нас, так чтобы перед каждым оказалась девица, перед Ферри, естественно, я. Они извлекли стволы своих «орудий», большинство из которых сами пришли в надлежащий вид, другие же пришлось натирать для «изготовки к стрельбе». Тётушка Этелка, выступавшая в роли третейского судьи, скомандовала:
– Начали!
Тогда каждый из офицеров взял своё орудие в правую руку и быстрыми движениями начал онанировать по всем правилам искусства. Мастерство же заключалось в том, чтобы заряд спермы, который брызнет в результате этой коллективной мастурбации, с максимальной точностью попал в центр смоквы, расположенной напротив стрелка. Послышалось шуршание, хлюпанье и своеобразный звук, когда хвосты в нетерпеливом кулаке буквально трещали! Девицы, чем могли, помогали мужчинам. Они, например, приблизительно прикидывали, куда брызнет их «канонир». Поэтому то приседали немного, то привставали на цыпочки, растопыривали ноги так, что можно было заглянуть в недра их гротов, и раздвигали срамные губы! Мужчины хрипели как умирающие, фыркали и скрипели зубами, и над всем этим «стрельбищем» не умолкали всякие язвительные подтрунивания:
– Геза, что-то твой сегодня совсем от рук отбился!… Бедняга, как ты можешь такое терпеть!… Да, мой был недавно в ремонте… А твоего я просто совершенно не узнаю… он у тебя что, уменьшился в размерах?…
По временам раздавался короткий вздох или лёгкий стон, когда на кого-то накатывало, и в девицу напротив попадала струя! Ферри обрызгал мне все ляжки и нижнюю часть живота, потому что в ответственный момент не удержался от смеха, а победителем оказался старший лейтенант Коломан! Маленькой Эржи, служившей ему мишенью, он почти всё метнул внутрь, так что на её лобковой поросли видны были только несколько крошечных капель. Однако «разбор манёвров» ещё только предстоял. Для этого они нахлобучили мне на голову кивер, и офицеры, вывесив наружу капающие хвосты, принялись верхом на креслах скакать по кругу вокруг меня. И каждый хвост, проезжающий мимо меня, я похлопывала по яичкам, точно по загривку лошади! А обрезок Коломана я в знак отличия повязала красным бантом, который носила в волосах маленькая Эржи, и старший лейтенант был так горд полученным орденом, что весь оставшийся вечер так и расхаживал с вывешивающимся из штанов «призёром»! Стояла ужасная жара, всё потонуло в сигарном дыму, дышать было просто нечем, к тому же я уже изрядно опьянела и теперь, по-прежнему с кивером на голове и голой грудью сидя в кресле, ощущала в своих руках лишь две длинные штуковины. В правой руке я держала член Ферри, а левой сжимала ножку винного бокала, и кто-то постоянно клал мне в рот виноградные ягоды. Будто в тумане я ещё увидела, как голые девицы и гусары с расстёгнутыми штанами, но в мундирах, внезапно сгрудились в центре зала, и раздался мощный взрыв хохота! Оказалось, что лейтенант Эрнё исполнял там «почётный номер» с бандершей, тётушкой Этелкой! Собравшиеся вокруг хлопали в такт в ладоши. И меня тоже разобрало любопытство! Пышное фиолетовое платье тетушки был совершенно измято, однако открывшиеся ляжки и живот оказались белоснежными и точно у молодухи, сохранились в безукоризненном состоянии! И практических упражнений она, похоже, до сих пор не оставила! Тётушка Этелка раскачивала задом из стороны в сторону, умело двигалась смоквой навстречу ударам Эрнё, острым кончиком языка щекотала ему то ухо, то губы и сбивчиво бормотала:
– Од-на-ко… что тебе со мной-то… себя утруждать… Эрнё… выбери себе мо-ло-дую плюшку… для твоего здоровья… оно лучше будет… не хочешь… ах, лихач настоящий… так долго уже работаешь… Не правда ли, я ещё кое-что мо-о-гу?.. тссс… тссс… ух-х… самое лучшее в вас, мужчинах… это… ор-га-а-зм-м-м…
Она обвила его шею руками и вставила язык ему в рот с такой страстью, что, брызгая, он не мог даже вскрикнуть! Эрнё поднялся на ноги совершенно опустошенный, поцеловал руку даме, которая полежала ещё немного с закрытыми глазами, и потом была с триумфом препровождена обратно на своё место!
Она милостиво улыбалась, как будто ничего не произошло! А Ферри свистнул цыганам и велел исполнять «Гусарский чардаш»! Это была выдумка, которой гордился весь полк! Во время традиционного чардаша партнёр держит партнёршу за бёдра, а та кладёт руки ему на плечи, и дальше танец заключается в темпераментных прыжках вперёд и назад. Но наши обнажённые танцовщицы уже знали «Гусарский чардаш» Ферри, они плотно прижимались голыми животами к зияющим расстегнутыми ширинками штанам офицеров и позволяли держать себя не только за бёдра, но и за какие угодно части тела. Тринадцать гусарских стержней воткнулись в тринадцать услужливо подставленных втулок, и все мы, танцовщицы, оказались нанизанными! Затем каждый офицер обхватил свою девицу за попу, и начался танец. При неторопливом возвратно-поступательном движении – в Вене это называется «молоть муку» – на пары накатывает как бы само собой! Всякий раз, когда одна из нас справлялась с делом, или усталый гусар больше не мог продолжать, пара выходила из круга танцующих, и в завершении в центре остались только неутомимый Эрнё и Пири! Однако, едва замолк последний аккорд, они тоже в изнеможении буквально свалились с ног, настолько все были утомлены! Дальнейшее я видела уже точно в тумане. Бились стаканы, пустые бутылки из-под шампанского летели в зеркала, первой скрипке нафаршировали серебряными гульденами весь инструмент, а кто-то с треском запрыгнул прямо на брюхо контрабасу! Треск этот был последним, что я ещё слышала. Как Ферри доставил меня в гостиницу, где мы остановились на последнюю ночь, я так и не узнала! Но через несколько часов – голова у меня просто раскалывалась от боли – все офицеры как штык снова явились на станцию, и по этим парням было совершенно незаметно, что они только недавно участвовали в оргии, разве что цвет лица у них, пожалуй, был несколько зеленоватый! Они завалили наше купе цветами, оркестр тоже был тут как тут и исполнял любимую песню Ферри: «Одна лишь девушка на свете!». Когда паровоз дал гудок и поезд медленно тронулся, лейтенант Пали проревел:
– Так точно, одна девушка на свете, и зовут её Жо-зе-фи-на!
Когда красные военные мундиры на перроне становились всё меньше и меньше, а музыка оркестра всё тише и тише, Ферри поцеловал меня в лоб:
– Хорошо было у гусаров?
– Чудесно, Ферри! Я их чертовски обожаю, а тебя больше всех…
– Но ты же с удовольствием возвращаешься в Вену!
– Послушай, Ферри, ты не должен на меня за это сердиться! Во-первых, я ведь родилась там, и потом…
– Ну, девушка, что «потом»?
– И потом… оставаться и дальше с гусарами… для этого моя малышка должна быть железной…
Время, проведённое в Венгрии, прошло для меня восхитительно, оно было несколько напряжённым, конечно, но я избавилась от придирчивой опеки мадам Ивонн, а уже одно это чего-то стоило. Я возвращалась домой загорелая, что мне исключительно шло, я великолепно отдохнула, и даже моя многострадальная дырочка благополучно пережила эту поездку. Но самое главное, я получила от Ферри и других офицеров очень изящные и достаточно дорогие подарки. Среди них была брошь с рубинами, и другая – с голубыми камнями, три или четыре браслета, несколько портсигаров и несколько симпатичных колечек. Заядлой курильщицей я никогда не была, поэтому я сохранила у себя только один из портсигаров, на котором были выгравированы имя и герб Ферри фон Эфалая, остальные же вещи я снесла в городе одному знакомому ювелиру, который частенько выручал дам полусвета. Я не очень охотно расставалась с вещами, ибо любая женщина с удовольствием владеет украшениями, но я помнила и кое о чём другом. Сейчас я была ещё молода, аппетитна и элегантна одновременно, однако вечно это продолжаться не будет, поэтому следует немножко подумать и о будущем. Нет более печальной картины, чем постаревшая проститутка, вынужденная со своим увядшим лицом работать на склоне лет смотрительницей клозета. Нет, в этом вопросе Пепи поступит умнее. Пока я ещё, конечно, свежа и миловидна, однако как ни крути нынче мне уже далеко за двадцать, и я хотела бы обзавестись чем-то таким, с чего могла бы позднее существовать. За украшения я получила общей сложностью четыреста гульденов, и в период моей работы в кафе и в отдельных кабинетах я достаточно медленно и с большим трудом накопила двести гульденов, а с такими деньгами уже можно было кое-что предпринять. Однажды несколько лет назад, ещё во времена Ксандля, мне очень понравилась «хозяйка виноградной лозы» Ресль, шикарная, сладострастная, толковая владелица винного ресторана. Благодаря своему ремеслу я обошла множество трактиров и кафе, и между делом в разговорах с официантами так всесторонне познакомилась и усвоила характер ведения хозяйства и организацию предприятия, что и сама теперь впервые в своей жизни с удовольствием стала бы «руководительницей» и «сударыней». Многие на моём месте теперь купили бы себе домик за городом с участком земли, но у меня не было склонности к садово-огородным прелестям или к выкармливанию псов. И происходя из самых бедных слоёв общества, я, тем не менее, всегда оставалась истинным «дитём города» и всегда была очень привязана к Вене. Я купила бы себе симпатичную, маленькую кофейню, которую, переделав её в комплексный ресторанчик, по возможности сдавала бы в аренду, оставив, однако, в своей собственности. Я охотно отдаюсь вихревому кружению и суматохе жизни, и если дела в такого рода «закусочной» хорошо организовать, то она непременно принесёт какой-то доход, и мне на старости лет голодать не придётся.
В первые дни своего возвращения в Вену я встретилась со Штеффи, которая на период моего отсутствия замещала меня у мадам Ивонн и которая рассказала мне, что тамошние дела в общем и целом шли неплохо, только большинство гостей по-прежнему постоянно спрашивали обо мне! Ну, туда я, в конце концов, всегда могла бы вернуться. Опыт с Ферри научил меня, что нет ничего лучше, как подцепить уверенного и щедрого любовника, от которого всё получишь и которому сохранишь относительную верность. И если у меня при этом однажды возникает охота к интимной интрижке на стороне, то ему вовсе не обязательно тотчас же узнавать об этом. Правда, у самого Ферри любовь, как чувствовалось, вступила в стадию охлаждения. У меня по этому поводу страха не было, уж я бы снова нашла кого-нибудь, а пока я хотела, как можно более удачно вложить свои, как говорят у нас в Вене, «финансы». Вместе со Штеффи я читала анонсы на последней странице газеты, и вскоре мы нашли-таки объявление о том, что во Внутреннем городе можно недорого приобрести маленькую кофейню.
На следующий день мы со Штеффи, у которой на этот счёт тоже были свои планы, отправились по указанному адресу, весьма элегантно принарядившись. Мы очень понравились владельцу. Это был низенький бледный, растолстевший, уже абсолютно спившийся субъект, который безостановочно мигал своими водянистыми глазками, идиотски смеялся и нёс всякую околесицу. Между тем кофейня представляла собой, собственно говоря, затрапезную «забегаловку», и хотя находилась недалеко от площади святого Стефана, однако в таком районе, где жили преимущественно одни проститутки. Когда он нам её показывал, в зальце сидела пара кучеров, один речник да несколько сутенёров, игравших в карты. На шатких столиках даже не было скатертей, обои были в пятнах и висели лохмотьями, посуда была сплошь битая, и имелся единственный официант, заспанный, нахального вида, ленивый тип, одним словом, это было окончательно пришедшее в упадок хозяйство. Но мы со Штеффи с первого взгляда увидели, что тут есть ради чего стараться, потому что маленькое кафе крайне удачно располагалось в самом центре города. Владелец требовал за всё про всё пятьсот гульденов!
– А как вы хотите, сударыни! Первоклассное заведение и к тому же так хорошо размещённое! Золотое дно! Клянусь богом и девой Марией, я не стал бы его продавать, если бы не болезнь глаз!
Мы со Штеффи переглянулись, и у нее мгновенно родился план действий. Мы проследовали за ним в небольшую комнатку позади кухни и без лишних слов пригвоздили господина шефа к двери. Мы, пара цветущих бабёнок, одна блондинка, другая брюнетка, одетые сегодня в лёгкие летние платья, сквозь воздушную ткань которых так соблазнительно всё просвечивало, и благоухавшие духами точно две герцогини, теперь зажали маленького кофевара между наших пышных, мягких грудей. Он начал жадно хватать ртом воздух и явно не знал, куда направить глаза. И Штеффи, вот стерва, в этом эпизоде принявшая на себя лидирующую роль, заговорила с ним точно с дурачком, мурлыкая при этом, как кошка: