Мои? чужои? король
Шрифт:
Рука привычно дернулась к поясу, но моих ножей не было. Я все еще безоружна и даже лук оставила там же, где стреляла. Да и не верно это…
— О’дин дождется тебя, — сказала негромко.
В изнеможении глаза прикрыл. Казнь от рук врага провожает на пир богов столь же верно, как и смерть в бою, но ведь и правда не доживут…
Решилась. Опустилась на колени, зачерпнула землю и просунула руку через прутья, расчерчивая его лоб четким символом.
О вижу я и мать и сестер с братьями
О вижу
Они призывают меня
И зовут мое место занять рядом с ними
В чертогах Валгаллы
Где вечно живут храбрецы
Кончики пальцев закололо и воин задышал глубже, а я сосредоточилась, даря успокоение и капли жизни. То, от чего отказалось воронье все еще требовало выхода…
Какое-то движение неподалеку заставило меня вздрогнуть и отвлечься. Быстро глянула в ту сторону и увидела бледное лицо, искаженное страхом. Знакомый мальчишка, что прятался за мирно стоящими лошадьми… ах да, именно он плеснул тогда в меня помоями. Трусоватый и незрелый, хотя по возрасту мы, скорее всего, отличались года на два, не больше.
Он понял, что я его приметила и отскочил, создавая еще больше шума, бросился назад в густоту темноты. Я лишь покачала головой и перебралась ко второму воину, повторяя ритуал.
И снова едва успела довести его до конца — мою руку перехватили. Даже вырываться не стала — опустила взгляд на крепкие мужские пальцы с въевшейся в них грязью и копотью, надеясь прижечь их гневом.
— Что ты делаешь? — прошипел Эгиль-Ворон, резко дергая меня и заставляя встать. Легкая боль в заломленном запястье заставила меня невольно поморщиться, а его, как ни странно, ослабить захват. Но внутри меня уже поднималась со дна души муть.
— Помогаю им не уйти другой дорогой, — ответила спокойно, стараясь не дать мутной волне окатить себя с головой.
— А может просто помогаешь? Может ты и позвала их? Из-за тебя они напали?
— А тебе, похоже, не удалось ни слова с них добиться? Так обними их своей тьмой и загони лед в сердце, может тогда и поймешь, что все это — лишь твои домыслы. Никого я не звала. Я давала обеты — а мое слово значит.
Мне подумалось вдруг, что это первый наш разговор с момента свадьбы. И пусть даже злость питает его потребность высказаться, но с ней он выглядит не льдиной где-то во главе колонны, не духом Севера, высасывающим жизнь, а обычным мужчиной. Все же лучше быть замужем за существом из плоти, крови и эмоций…
— Ты достаточно изворотлива, чтобы обойти эти обеты даже в глазах богов, что уж говорить о смертных, — сплевывает, хорошо что в сторону — с него станется плюнуть мне в лицо, и даже в этом он будет в своем праве мужа. Не убивать, не бить, не насиловать, не принуждать к неугодным богам делам — вот что обещано в каждом браке, но и сам Эгиль-Ворон достаточно изворотлив, чтобы повернуть обстоятельства и правила на пользу себе.
На пользу той ненависти,
— Что ты сделала? Каким колдовством осквернила эту ночь?
— Колдовство — дитя ночи, как же оно может осквернить что-то? — задрала подбородок, — Я ответила тебе уже… мой король, всего лишь не позволила им умереть, чтобы ты убил их, как должно.
Нахмурился.
Не верит.
Ну а мне то что? Слова легко проверить — если эти двое доживут до утра, то он сам в этом убедится. Или он подумал, что я специально облегчила их страдания, которые они переживали с истинным мужеством воинов? То тихое «добей» было лишь отчаянным криком тела, но душа знает правильный путь.
— Не ошибись… моя королева, — всматривается в меня, будто рассчитывает найти что-то кроме безмятежности и уверенности в своих силах.
— Я ошиблась лишь однажды.
Мы оба знаем, когда.
Эгиль-Ворон уходит, и его черный короткий плащ, которым он укрывается, когда снимает доспехи, укрывает свои раны и ушибы — о да, я чувствую каждую, когда позволяю себе почувствовать — а я снова возвращаюсь к поклаже, которую уже вернули на телегу, вместе с прочими вещами, и устраиваюсь подле них, без всякого удобства, не желая больше искать места среди тех, кого я пугаю и злю.
Не сегодня.
Устала…
А утром выяснилось, что я все-таки совершила. Ледяной король так и подумал — и снова сплюнул от вспыхнувшей ярости в мою сторону, что не осталось незамеченным.
Пленные умерли… но только не потому, что я им помогла. Я поняла это, когда подошла к ним и обнаружила свежие раны, настолько свежие, что их запах все еще таил в себе дыхание мужчин.
Что ж, так или иначе Один их примет — ведь пронзивший клинок был в руках врага.
Я не стала объясняться — не поверит. Только внимательно оглядела тех, кто был поблизости, в надежде распознать того, кто мог это сделать.
Кто мог подслушать наш разговор и следить за нами.
Кто мог захотеть выставить меня в еще худшем свете перед мужем.
И кто ненавидел меня больше, чем все прочие?
ГЛАВА 21
С каждой высотой становилось все холоднее.
К Перевалу мы подходили в том месте, что на карте отца было обозначено непонятной мне завитком. И только сейчас я поняла, что это. Каскады горных троп, поднимающиеся все выше, чтобы скрыться в глубоком ущелье между пиков Двух Безымянных.
Говорили, что когда-то на вершине жил король, имя которого так долго было запрещено упоминать, что оно и верно позабылось. И не зря запрещено — он возомнил себя настолько великим, что вознамерился построить лестницу до божественного Асгарда и заявиться к богам в гости, как равный.
И заявился ведь… мертвым.
Развеселившиеся от его притязаний боги предложили, раз он равен им, принять и равный дар. Молнию. Та ударила точно в замок, уничтожив и короля, и его домочадцев, расколов гору с позабытым теперь именем на две.