Мои калифорнийские ночи

Джолос Анна

— Нет, они старые, отдай! — кричу, срываясь на истерику, когда он достаёт вторую.

— Смит! — отодвигает меня одной ручищей.

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо их читать!

У меня начинается самая настоящая истерика. Я даже сама не могу объяснить почему, но внезапно всё, что копилось, рвётся наружу со страшной силой.

— Эй, успокойся, слышишь? — пытается успокоить меня он. — Дженнифер, хватит! Посмотри на меня!

Я качаю головой, упираюсь, пытаюсь пройти мимо него, но он не пропускает

меня.

– *****, Смит, что с тобой происходит?

Я начинаю рыдать. Слёзы льются и льются… Остановиться не могу. Раздавлена настолько, что нет сил бороться с собой.

Рид притягивает меня к себе. Утыкаюсь носом в его футболку. Зажмуриваюсь, пытаясь сдерживать глухие рыдания. В ноздри проникает его запах, и я судорожно сглатываю, постепенно затихая.

— Кто? — спрашивает спустя минуту.

— Я не могу сказать…

— Смит!

— Фостер, — тихо отвечаю, прекрасно понимая, что в противном случае он не отстанет.

— Сука конченая…

Рид реагирует как-то странно. Будто и не удивлён вовсе.

— Зачем ты ей рассказала?

— Я не рассказывала, она подслушала мой случайный разговор с Роуз, — тихо всхлипывая, объясняю я.

— И всё это из-за Ричи? — почему-то сразу попадает в точку. И у меня нет ни одного предположения почему.

— Да, — качаю головой. — Я ведь дружила с ней!

Мои глаза снова наполняются слезами.

— Я уже говорил тебе, нельзя быть такой доверчивой, — с укором произносит он. — У тебя с этим большие проблемы, Смит!

— Я поехала к ней домой. Догадывалась, что это она, но хотела посмотреть ей в глаза. Убедиться, понимаешь?

— И? Хочешь сказать, она сожалеет? — не верит он.

— Нет, — горько смеюсь. — Тэми и не думала извиняться. Зато она с огромным удовольствием напомнила мне о том, что я — испорченный товар. Второй сорт…

— Это не так, Смит, — злится он, отодвигая меня от своей груди.

— Да-да, — печально улыбаюсь.

Мы смотрим друг другу в глаза, и почти наверняка думаем об одном и том же.

«Есть одна проблема. Не люблю быть вторым».

Я знаю, что поняла его превратно, но эта, брошенная невзначай фраза, до сих пор прочно засела в моей голове.

— Твоя Фостер — глупая, завистливая дрянь. Такие люди сами роют себе яму.

Я тяжело вздыхаю и разворачиваюсь к раковине. Открываю холодную воду, умываюсь и промакиваю лицо полотенцем, пытаясь взять себя в руки.

— Ты поела?

— Да не особо, — честно отвечаю я.

— Тогда пошли.

— Куда? — замираю в недоумении.

— Не знаю, телек посмотрим, пиццу закажем. Или ты собираешься наматывать сопли на кулак весь вечер?

Я отрицательно качаю головой. Про себя благодарю его за то, что он не пытается проявлять ко мне показное сострадание. За то, что не позволяет расклеиться

и утонуть в этой жалости к себе.

— Устроила ниагарский водопад, — недовольно смотрит на свою мокрую футболку.

— Прости, неудобно вышло, — шмыгая носом, извиняюсь я, глядя на то, как он стаскивает её одной рукой.

Чёрт. Я поспешно отворачиваюсь. Хватаю стакан, наливаю ледяную воду. Просто чтобы не смотреть на его голый торс. Можно было бы уже привыкнуть, да не получается… Всякий раз смущаюсь, как маленькая девочка, хотя последние пару лет мои многочисленные друзья только и делали, что не стесняясь, разгуливали передо мной вот в таком же виде.

Он и правда заказывает пиццу, которую уже спустя полчаса привозит не в меру болтливый курьер. Как раз в тот момент, когда звонит папа. Наверное, хочет узнать, стоит всё ещё наш дом или нет. Рид коротко сообщает, что всё в порядке. Говорит, что не съел меня, при этом подмигивая. Я едва не роняю кусок пиццы. Позорище… Пожалуй, у меня отлично получается одна единственная вещь: вести себя в его присутствии как дура.

— Можешь переключить, — великодушно разрешает он, вытягивая длинные ноги.

По телевизору идёт «Крутой тюнинг», и я так залипла, что не сразу поняла о чём он.

— Ммм?

— Я говорю можем переключить. Музыкальное шоу, мелодрама.

Кажется моё лицо выражает крайнюю степень недоумения, потому что он тут же смеётся.

Нравится мне его смех. Ладно, Дженнифер, пора признаться самой себе — в этом парне тебе многое нравится. Хотя определённо не должно…

— Два года назад Эмили пришлось купить домой второй телевизор. Она не могла смотреть то, что смотрела я.

— Неудивительно, — хмыкает он. — К тебе сегодня приходил тот зализанный.

— Даниель? — расстраиваюсь я. Из-за случая в душевой, мне пришлось на время позабыть о танцах. А это очень и очень плохо, учитывая, что основной чемпионат уже в июне.

— Даниель, Габриель, откуда мне знать. Тот петушок, что вернул тебе телефон.

— И вовсе он не петушок! — возмущаюсь я.

Брукс хохочет. Мы одновременно тянемся за пиццей. За одним и тем же кусочком. Стукаемся пальцами, и я сконфуженно беру соседний.

— Слушай, а что за история с вышкой? — интересуется он. — Мать тогда говорила.

— Да так… Мы залезли на территорию одного завода у водохранилища. Прыгали оттуда.

— И ты?

Аксель бесцеремонно забирается на диван и укладывает морду мне на колени.

— Я сиганула самой первой. Не от большого ума, конечно. Но мне тогда было всё равно, — чувствую, что мой взгляд становится стеклянным. Это ведь было спустя месяц после той истории с отчимом.

— А в полицейском участке как оказалась? — отпивая из стеклянной бутылки колу, спрашивает он.