Мои осколки
Шрифт:
Сначала я пытался сочинять рассказы, потом написал фантастическую повесть «Гадальный дом Краффа». О старике сумасшедшем, который делал любому желающему не просто гадание, прогноз жизненный, а представлял полный отчет на видео — последние дни клиента. И три его клиента, два парня и девушка, решили выяснить, откуда у него вся эта информация на видео? Не связан ли он с нечистым, потому как все предсказанное им — сбывалось? И выяснили, что никакой он не чернокнижник, а чокнутый непризнанный изобретатель. Построил машину времени, и в угоду собственным прихотям и амбициям основал гадальный дом. Приходили люди узнать свою судьбу, а он на машине времени отправлялся в будущее, чтобы записать
Повесть отправил, по-моему, в журнал или газету «Совершенно секретно», но ответа так и не получил. И рукопись не вернули, а был единственный экземпляр. Еще раньше, в конце восьмидесятых, наверно, написал роман «Фарцовщик» — тогда это было актуально, модно. Отправил его в какой-то журнал, название уже не помню, и вскоре получил рукопись обратно вместе с письмом: дескать, роман понравился, но напечатать его не смогут, так как журнал по объективным причинам закрывается.
Рассказ «Мать и сын» напечатала местная газетка, о том, как дурачок один деревенский, не имея никого, кроме матери, выкопал ее, умершую, притащил в дом и усадил с собой рядом на завалинку, как в прежние счастливые времена.
И еще напечатали в те времена рассказ мой «Кукла», и еще какие-то юморески, и везде, отправляя письмо, я ставил на конверте несуществующий обратный адрес и подписывался вымышленным именем. Для чего так делал — сам до сих пор не знаю. Но материнское сердце не обманешь, однажды показала мне газету с этим рассказом, «Мать и сын», и говорит: «Ты написал». Представляете?
И еще довелось помотаться по кабинетам мордовского книжного издательства, не год, не два, прежде чем мне вынесли там вердикт — рукопись не подходит, отказать. И все эти мытарства я подробно описал в романе «Как написать бестселлер», в сокращенном виде опубликованном в местном журнале «Странник» в 1999 году. С этим романом и еще одним, криминального жанра, я помотался вдосталь по московским издательствам, приезжал в столицу, привозил текст, уезжал, ждал звонка, не дождавшись, звонил сам, а потом ехал снова, чтобы рукопись забрать. Несколько лет угробил, и так никуда их и не пристроил.
В 2001 году отвез новый роман «Несколько мертвецов и молоко для Роберта» в известное питерское издательство «Лимбус-Пресс». В Москве был филиал, и когда я позвонил туда и поинтересовался, рассматривают ли они тексты начинающих авторов, мне дословно был дан такой ответ: «Если вы считаете, что действительно написали выдающееся художественное произведение, привозите». Мужской голос с картавым еврейским акцентом.
К такому повороту событий я не был готов, и это меня поначалу озадачило. Что значит — выдающееся? Я — автор, начинающий, но не критик, не рецензент. Да и опять же — самому себе трудно дать объективную оценку. Возомнишь о себе, что гений, что да, написал выдающееся произведение, скажут, у парня мания величия. Промямлишь нерешительно и робко, что произведение так себе, среднее, подумают, графоман, и неизвестно, захотят ли вообще прочесть.
В общем, размышлял я, прикидывал так и этак, и выходило, что выход один — рукопись отвезти, хотя это уже и намекало нескромно о выдающихся художественных достоинствах произведения.
Повез. Ночь ехал до столицы, утром нырнул на Казанском вокзале в метро. Выполз из-под земли на станции «Баррикадная». Кругом люд, толчея, автомобили диковинные, как «тарелки» инопланетные, и я — с папкой. Перешел на зеленый Садовку и стал искать нужную мне улицу, — кругом особнячки двухэтажные, таблички поясняют, что там посольства экзотических государств. Нашел, наконец. Улицу, дом. Тоже двухэтажный особнячок, внутри убого, а на первом этаже Союз композиторов и магазин нотный, еще книжный магазин полусырой и подобие кафе на три столика. Приперся я рано, заказал чай с лимоном в этом кафе захудалом, и никак не мог взять в толк, как это здесь, в убожестве таком сыром, может находиться Союз композиторов, и как здесь, на втором этаже, заключают договора с такими известными писателями, как Лимонов, Астафьев.
Я пил свой чай и ждал, пока придет кто-нибудь в редакцию. Четыре стакана выдул, очень медленно, по глоточку маленькому, и лишь к обеду притащился кто-то, да и то не в «Лимбус», а в соседнюю дверь, я там рукопись и оставил, попросив, чтобы передали.
Потом уехал домой, и снова месяцами жил ожиданием. Иногда звонил, справлялся. Тот же мужской голос с еврейским акцентом обнадеживающе твердил: «Читаем, читаем. Знаете, думаю, все будет хорошо».
Это вселяло надежду.
А однажды этот голос сказал, что роман будут печатать, и мне нужно приехать, чтобы подписать договор. Радость была неописуемая.
И перед поездкой в столицу я проконсультировался с Костей С., главным редактором и отцом-основателем «Странника», мы уже были с ним в хороших приятельских отношениях, и он сказал, что столичные издательства платят не меньше трехсот долларов за авторский лист, и я прикинул, что тысячи две должно набраться. Уехал, воодушевленный, и в редакции, когда спросил о сумме гонорара, мне ответили: «Триста долларов». Так и есть, подумал я, но на всякий случай решил уточнить: «За один авторский лист?»
«Нет, за всю книгу», — ответила мне Виктория Фомина, сотрудница издательства. Я почувствовал себя оскорбленным и облапошенным сверх всякой меры, но деваться было некуда, подписал. Искать годами издательство, которое предложит больше? Решил, что лучше синица в руке.
Потом, приезжая еще не раз в этот особнячок, я узнал, что голос с еврейским акцентом принадлежит Михаилу Исаакиевичу Синельникову, известному переводчику и поэту, который первым рецензировал мой роман. И это было большой удачей, что рукопись попала именно к нему, потому как всегда нужно найти не просто издателя, редактора или рецензента, тебе нужно найти единомышленника, сообщника, влюбившегося в твой текст, и тогда можно лелеять надежду, что твой текст издадут. Ведь и от Солженицына даже издатели долго отбрыкивались. Не каждому придется по душе твой текст, но не значит же это, что он обязательно плох.
Много лет спустя, когда я написал еще один роман и искал по Интернету литературного агента, потому как «Лимбус» и многие другие издательства текст отклонили, я отыскал питерское литературное агентство «Гумен и Смирнова». Я созвонился, сказал, что хочу предложить новый роман, и похвалился, что в издательстве «Лимбус Пресс» у меня вышел один роман в 2002 году, и тиражом-то пять тысяч экземпляров, и в шикарной-то серии «На одном дыхании», где печатают Жапризо и Кэмпбелла, и что роман мой возили во Франкфурт на ярмарку книжную, чтобы продать там и продвинуть на европейский рынок. И выяснилось вот что. Юлия Гумен, агент литературный, с кем я по телефону разговаривал, работала, оказывается, в «Лимбусе» в то самое время, и именно она ездила во Франкфурт на ярмарку с книжными новинками и моим в том числе романом. И еще выяснилось, что от романа моего она не в восторге, и тогда все стало ясно, все стало на свои места.
Указание получила, а собственной влюбленности в текст не было, вот в чем дело. И ничего она, понятное дело, не сделала, чтобы продать именно мой роман. Возможно, пошли тогда в «Лимбусе» в командировку Синельникова, теперь уже не работающего там, и, возможно, судьба романа сложилась бы более удачно.
И лишним всему этому подтверждением было то, что, прочтя новый мой роман, Гумен ответила, что в этот текст у нее тоже нет влюбленности, и потому работать с ним, то есть искать издателя она не будет.