Мои рассказы про любовь
Шрифт:
Мой очередной порыв нежных чувств она пресекла вытянутой рукой с растопыренными пальцами: «На сегодня хватит. Пойдём в душ».
Эта фраза прозвучала так отрезвляюще, словно пенопластом по стеклу.
Мне в голову пришла крамольная мысль, которую я не постеснялся тут же озвучить:
— Слушай, Наташка, а все-таки хорошо, что жизнь такая короткая. Мы будем друг без друга всего-то лет 50, ну или по теоретически возможному максимуму 100 лет. И всё… Потом снова вместе. Ты представляешь, если бы продолжительность жизни была бы, хотя бы 1000 лет, то, как это долго и тяжело поодиночке, а с другой стороны, за такую долгую жизнь, можно каждые полвека менять мужей и жён; после того как дети выросли,
— (Ласково с ироничной улыбкой) Ну, ведь и, правда, пошляк, все мысли ниже пояса. Заведи себе горем и 1000 лет в женском коллективе тебе покажется вечностью в аду, если конечно досрочно никто на «дембель» не отправит…
Не грусти, может, и мы когда-нибудь будем вместе, но не сейчас и уж точно не в это сумеречное время.
— Дева ты, Дева. Всегда хочешь быть лучше всех на свете и ради этого готова на всё, даже пойти на сделку с совестью, лишь бы оказаться лучше всех. В жизни — надо быть только самим собой, иначе человек привыкает жить в постоянном вранье самому себе, друзьям и знакомым. Потом вранья становится уже так много, что незаметно для себя самого: человек из мира реального перемещается в мир вымышленный. И очень-очень боится, если вдруг эта желаемая реальность, не с того не с сего, возьмёт да и рухнет.
Мне-то это не так страшно, потому что я просто не умею врать, ну короче Баран по гороскопу и этим всё сказано.
Наташка обняла меня, прижалась к груди:
— Барашек, ты мой Барашек, пожалей Деву, пусть я останусь в твоей памяти маленькой эгоисткой, той самой Лёкой, которая полюбила тебя и назло всем на свете стала сама любимой. Видишь, как оно оказалось — влюбилась на всю жизнь. Отпусти меня, у меня уже есть ребёнок, мне его растить надо, а не тебя уму-разуму учить. Когда-то и ты кого-то встретишь и полюбишь, может не так, как в первый раз, но всё равно крепко-крепко, у тебя будут свои дети, наверно, такие же барашки как ты. Овны — они всегда чуть-чуть дети, поэтому очень быстро находят с детьми общий язык. Это хорошо когда тебя понимают дети, особенно свои, так оно легче им многое объяснить, что можно, а чего нельзя.
— Наимудрейшая ты моя, тогда объясни мне, кем мы были друг для друга в прошлой жизни, если в этой прилипли друг к другу как магниты.
— Непременно объясню, но уже в следующей жизни, может, хоть там мы будем вместе с момента нашей самой первой встречи. И тогда, вместо своих поделок-рукоделок, пьянок-посиделок ты пойдёшь учиться в качестве настоящего студента, а не экспериментатора-самоучки. Закончишь университет, получишь высшее образование, диплом, лучше красный, устроишься на хорошую работу, научишься «мышей ловить» и добытое домой носить. О семье надо думать в первую очередь, а ты в мыслях бродишь уже по галактике. Что там хорошего в пустоте и холоде? Там ведь на каждой планете свой муравейник и со своим уставом тебя туда просто не пустят, ну или пинками выпроводят обратно. Лучше уж в своём болоте тихонько квакать, власть хвалить, детей растить.
Или я не права?
— Права Лёка, права. Тем права, что если я весь в творчестве, ты вся в семье. Притягиваются-то разноимённые полюса, а одноимённые отталкиваются, скучно им друг с другом, а нам интересно, мы дополняем друг друга до единого целого, потому и прилипли друг к другу. Хочется надеяться, что навсегда.
Мы накинули одежду, одели на ноги шлёпанцы и по пустынному коридору пошли в душевую, где я, конечно же, так и норовил залезть под душ вместе с ней. Как знак понимания она меня поцеловала, прислонила ладони рук к моей груди, подарила серьёзный, но добрый взгляд: «Своё получил? Теперь иди в соседнюю кабинку! А я уж тут, как-нибудь одна справлюсь! Ещё успеть надо будет волосы просушить, на улице-то холодно, а нам теперь болеть ни как нельзя».
P.S. Когда-то наступит время, в котором нас уже не будет. Потом придёт время, когда уйдут все, кто помнил о нас. Но останется после нас этот рассказ, в котором мы с Наташкой всегда будем вместе…
Эпилог.
В самом начале нового тысячелетия приснился мне удивительный сон, цветной, но с ватным звуком. Это когда слышишь только то, что говоришь сам, а остальных участников наблюдаемых событий слышишь как бы через вату в ушах. И больше логически догадываешься, о чём идёт речь.
Второй парадокс — я ни разу не видел своего отражения в зеркале, поэтому не знаю, как там выглядел мой портрет. Я лишь ощущал себя, чувствовал, что это я, большего, к сожалению, сказать ничего не могу.
Свой возраст я ощутил лет на 60, одет был по-домашнему, но сверху почему-то белый халат. Внутри дома мне очень понравилось, всё аккуратно, чисто, просторно. На первом этаже большой холл, окно от пола до потолка, короче вместо уличной стены. Посередине этого окна на ширину метров двух, стекла не было заметно, там был выход на лужайку, по сторонам от проёма тоже не было заметно наложенных дополнительных оконных секций. Складывалось впечатление, что весь стеклопакет шириной 2–2.5 м и высотой от пола до потолка поднимался рычагами и выполнял, помимо функции входной двери ещё и функцию прозрачного навеса (козырька) на случай дождя.
В доме кроме меня была ещё девушка лет тридцати, кем она мне приходилась сказать однозначно не берусь, но по эмоциональным ощущениям мы порядком друг другу намозолили глаза.
В её глазах я разглядел какой-то упрёк в свой адрес, что кроме моих «железок» есть ещё она и она ещё молода, и в конце-концов не предмет интерьера. Мне же хотелось поинтересоваться, почему она так задумчива и что у нас сегодня будет на обед.
Обеду в этот день состояться было не суждено… Как впрочем уютом этого домашнего интерьера я любовался последние его часы или минуты.
Посмотрев друг другу в глаза, я сказал, что отправляюсь в свою мастерскую к своим железкам, на что почувствовал сказанное напутствие: «Туда тебе дорога». На сей чёрный юмор в свой адрес я не обратил ни малейшего внимания. Зря — оно оказалось пророческим, и чуть было не стоило жизни мне, ей, и всем не только в близлежащей округе.
Эти раздумья о вечных ценностях придут на ум потом. А пока я прошёл по коридору в какой-то квадратный тамбур, там открыл толстенную дверь толщиной в четверть метра. По винтовой лестнице стал спускаться вниз. На этаже минус один располагалась мастерская со станочным парком, я двинулся по лестнице дальше вниз на этаж минус два — тут была лаборатория.
Освещение как будто никогда не выключалось, или включалось автоматически при появлении кого-либо. Вся начинка лаборатории почему-то уже работала, где-то что-то мигало, что-то где-то крутилось, бегало вверх-вниз.
Тот, кто пришёл (в смысле я) очень хорошо ориентировался в помещении приблизительно метров 8х12, уставленным научной аппаратурой (особенно в показаниях датчиков и приборов). Он нырнул в свою среду обитания там, где он как рыба в воде и где ему ни кто не помешает и ни кто не отвлекает от осуществления задуманного. Но тут он ошибся, желание исправить свой неверный ход в прошлом было сильнее подсказок интуиции о том, что делать этого нельзя. Последнее женское пожелание имело скрытый смысл: «В прошлое тебе дорога». Прошлое — понятие растяжимое, особенно во времени и событиях там происходящих.