Мои знакомые
Шрифт:
А матросам того и надо. Боцману влетело за шлюпочные анкерки с брагой вместо НЗ воды, припомнили вовремя не заправленный маслом шпиль, в котором подгорели подшипники, отчего он визжал в работе, как резаный петух, и прочее — по мелочам.
— Точно, точно, — поддакивал капитан.
Однако когда боцман вскочил, как ужаленный, — анкерки, правда, принял, а шпиль решительно отвел, как объект второго механика, — капитан снисходительной репликой поддержал его и даже отпустил пару слов насчет того, что в хозяйстве боцмана сейчас порядок куда лучше прежнего. На что боцман ответил преданным взглядом круглых глаз, в то же время зорко следя за пишущим протокол Никитичем — не
— И задрайки наконец расходили, — добавил капитан, — теперь хоть иллюминаторы можно открыть, а то вовсе прикипели.
— И на улицу поглядеть, — кто-то подал реплику со смешком, — на проходящих акул.
— А вот с бочкотарой на палубе опять фигня, крепеж слабый.
— Не может быть! — вскинулся притихший было боцман.
— Шторм покажет — может или не может, — согласился капитан. — Впиши ему, Никитич, он бумагу уважает. А я проверю лично.
И снова приглушенно рассмеялись, глядя на поникшего боцмана… Веньку старпом похвалил за четкую работу на ключе, тут же записали требование насчет запасных батарей. На всякий пожарный случай. Слово «пожарный» зацепило многих, и посыпалось со всех сторон — по мелочам, казалось бы, но в сущности очень важным, не миновавшим матросского глаза: расшатался крайний рым, пора борта подкрасить, а вчера загорелась ветошь от чьего-то окурка — огнетушитель не сработал. Сеть чинили, снова прорвалась — там нужны умельцы.
— Ты пиши, пиши. Это про тебя, — крикнул боцман, затаивший обиду на Никитича. — Любишь критику, пусть и она тебя полюбит.
— А что, верно, — хмыкнул капитан рассеянно, — взаимность великое дело.
— Я тут вот насчет чего… чтоб не забыть, — вклинился молодой матросик по фамилии Кукушка с бегающими, как у птицы, глазами. Выступал он, видимо, впервые и сильно робел. — В смысле техники безопасности. У нас на заводе и то глаз да глаз в этом плане, каждый отвечает за свое, а тут море, а в кубриках проводка обтрепалась… Вот! Не дай бог…
— Это не в божий адрес, — заметил помрачневший Никитич, — а в электрика. Где электрик?
— Вахтует.
— Ладно, я ему протокол покажу.
Но все это, как понимали матросы, была лишь раскачка, все ожидали главного — разговора о машине, о виновниках ЧП с сетью — барахлит сердце судна, это не шутка — а значит, о Сазонкине и втором механике Юшкине. Но капитан что-то не торопится, помалкивает, может, и впрямь решил не ставить их в повестку дня, чтобы обойти вопрос о собственном приказе. Не зря ведь представитель рядом — что-то они скумекали меж собой. Неужто сговорились? Кое-кто — Санька это заметил — уже поглядывал в их стороны недобро, нет-нет и пускались заглушаемые выступлениями недвусмысленные реплики.
Стармех затаился в дальнем закутке — не как бывало, под носом у президиума, — и вид у него был как у выдохшегося боксера, силком выпихнутого на ринг, где ему предстояла трепка.
Но вот капитан поднялся, и все головы на мгновение повернулись вслед за его взглядом в сторону Сазонкина. Капитан кашлянул, точно ему стоило труда заговорить. В рядах поднялось легкое шушуканье и постепенно замерло.
Капитан заговорил о хозяйстве старшего механика, самом узком месте на судне. Припомнил стармеху забитые форсунки, укравшие у рейса сто часов скорости, и затяжку с ремонтом насоса, и недавний случай с намотом сетей на винт.
— Ребенку понятно — заело клапана в пусковых баллонах, — вода попала, их вовремя не продули, в результате не сработал реверс! Это все определяется одним словом — безответственность! Нетребовательность к подчиненным, в частности ко второму механику, — фамилии Юшкина он почему-то
Капитан поднял тонкую брошюру и объяснил, что в этой книжке изложен опыт знатного механика порта Георгия Ефремовича Ксендзова. Неоценимый почин — профилактика своими силами. Человек сломал бытовавшие нормы: вместо трех лет без капремонта — шесть! И доказал на деле, хотя никто не верил в такую возможность. А она реальна. Главное — бережная эксплуатация машины по науке! Формуляры на основные узлы, регулярный уход.
— А мы жмем на износ! И пора закрепить каждый участок судна за ответственными лицами — прав товарищ Кукушка. И взять всем за правило отчет о состоянии каждого участка, каждого узла! И ввести этот пункт в соревнование. Не формально, а конкретно — по делу!
Санька слушал, удивляясь спокойствию и деловитости капитана, особенно сейчас, когда судно без плана и ему грозят неприятности. Попер на рожон, отказавшись от помощи… и от совета изменить приказ о Юшкине. Или приказ уже отменен?
Наверное, не он один подумал так. Вскочил Мухин и, как всегда запальчиво, выговорил:
— Соревнование — это дело, выложимся, а поднимем на должный уровень. Слово комсорга! Но как все-таки с виновными за все ЧП — есть они или нет? Или все дело в одном стармехе?
Намек был ясен. Зал зароптал, в реакции людей не приходилось сомневаться.
— Вот именно, — огрызнулся вдруг забытый стармех. — Вы-то сами, товарищ капитан, много добились от второго механика? Теперь все грехи на мне, а он отплевался?
— А вы потише, потише, — полоснул неожиданно тонкий голосок представителя, округлое лицо его вмиг преобразилось, стало жестким. — Не валите с больной головы на здоровую. Вы стармех — с вас спрос!
— Насчет отплевался еще неясно, — поморщился капитан.
— А какие меры приняты? — не унимался Мухин. — Люди знать должны!
В комнате повисла тишина. Как понять капитана, в самом деле списан второй или его оставят, ограничась выговором? Ведь приказ официально не объявлен? В другой раз многие, может, и рады были бы смягчению наказания, примеряясь к собственным грехам. Но на судне никому ничего с рук не сходило, даже в мелочах, а тут?.. Само по себе отступление капитана от данного слова в этой деликатной ситуации в присутствии прибывшего «защитника» — теперь уже было ясно — защитник! — как бы рушило представление о справедливости, чего никто простить не мог, и это было ясно видно в глазах команды, хмуро глядевшей на капитана: «Что же ты, орел наш? Крылья к небу, а сам в кусты?» И Санька вдруг понял, что это и есть главная сила жизни — суд совести, перед которым не устоишь. Иначе сломался в собственных глазах и никогда себе не простишь. При всем сочувствии к капитану, есть вещи посильней личной привязанности, благодарности, дружбы…
— Тут есть мнение выслушать коллектив, только и всего, — совсем тихо вымолвил капитан, с улыбкой глянув на сидящих.
— Бесполезно!
Саньку будто кто подтолкнул — словно вырвалось само собой, еще до того, как он поднялся, встретив взгляд капитана, в котором ждущая открытость сменилась легким недоумением. И Санька повторил, не поднимая глаз, упершись ими в капитанский китель.
— Бесполезно, Иван Иваныч, я сам просил за него, а потом понял — попусту.
— Как попусту, что ты мелешь? — снова не выдержал Мухин, видимо не знавший подоплеки событий, зачастил в юношеском своем азарте: — А коллектив, по-твоему, ноль? Важно чтобы он понял свои ошибки…