Молчание солдат
Шрифт:
Но куда Дукваха так спешно направляется после сеанса связи, никому не объяснив смысл смены направления движения? Чтобы оправдать вопросы, Раундайк, рискуя задохнуться, забегает вперед и дважды фотографирует эмира. То есть создает видимость журналистской работы. Эмир улыбается, словно не понимает, что такая вампирская улыбка может сослужить ему плохую службу, если фотография появится на страницах какого-то журнала. Люди всегда и в первую очередь судят друг о друге по внешности. Нравится человек внешне – его принимают, не нравится – отвергают. Если Дукваха, как он говорил, желает устроиться на Западе, он должен уметь себя преподносить. А это наука, которой он не владеет. И, судя по интеллекту, не овладеет никогда. Впрочем, Раундайку до этого дела нет, хотя он и обещал кое-что эмиру. Но обещания нужны
– Разве мы сейчас не в сторону ледника? – спрашивает Раундайк, когда пристраивается с Дуквахой рядом.
Тот опять скалится.
– На войне многое и часто меняется. Сейчас надо другому джамаату помочь. Там Аббас какую-то задачу выполняет. Будем его прикрывать.
– Мальчишка? – спрашивает Раундайк.
– Если человек только год носит на груди автомат, он уже перестает быть мальчишкой... Аббас носит автомат третий год. С шестнадцати лет начал воевать. И не прятался за чужие спины. Тебе с ним еще потягаться надо, хотя стреляешь ты хорошо.
У Дуквахи хорошее настроение. Да и как же не быть настроению хорошим после такой успешной засады? В дурном настроении он бывает не просто неразговорчивым, но откровенно грубым и неприязненным.
Да и у Раундайка настроение тоже улучшается. Ему тоже необходимо снова встретиться с Аббасом. Те страницы дневника, что Раундайк переснял, не несут нужной информации. Необходимо переснять остальные, чтобы прочитать на досуге.
Раундайк темп марша выдерживает без проблем. Хотя старается больше не разговаривать, чтобы поберечь дыхание. Неизвестно, сколько придется еще идти в таком же напряженном режиме. А скоро и режим может резко смениться. Дукваха что-то говорил о приближающемся снегопаде. В снегопад передвижение многократно усложнится.
Раундайк шагает широко, однако при передвижении на подъеме широкий шаг все равно остается коротким, хотя и позволяет передвигаться быстрее, нежели идут другие. При этом Клаас хорошо знает такое понятие, как идеомоторный акт. Надо только отдаться механической ходьбе и углубиться в свои мысли. При этом и ходьба не будет так утомлять, как она утомляет при рассматривании пути и при счете шагов, и мысли очищаются, появляются новые идеи, просматриваются новые пути поиска.
– Раундайк, меня сфотографируй! – просит боевик, сменивший на месте ведущего эмира.
Раундайк ускоряет шаг, обгоняет и на ходу щелкает цифровой камерой. Надо будет на привале перебросить все фотографии в ноутбук, который он носит в рюкзаке за спиной. Скоро кончится карта памяти...
К фамилии Раундайк Пол Маккинрой привык давно. Уже третий год использует это достаточно известное в Европе имя. Настоящий Раундайк – журналист, специалист и эксперт по добыче нефти, авторитет в области предсказания цен на нефть. Потому Маккинрой использовал это имя впервые, когда посещал Объединенные Арабские Эмираты. Тогда вопрос как раз вертелся вокруг людей, причастных к добыче нефти. И выбор псевдонима оказался вынужденным. Во вторую поездку ему пришлось сохранить псевдоним на случай нечаянной встречи с кем-то из тех, с кем он имел дело в предыдущую поездку. Но с нефтью он уже связался прочно, и это объективные причины. Деятельность Маккинроя тесно связана с тем, кого зовут в мире террористами. А они, в большинстве своем, тоже имеют отношение к нефти. Нефть и террор как-то незаметно связались в единое понятие, как наркотики и террор. Сам Маккинрой над термином «террорист» посмеивается. Он не террорист. Просто он – человек, который любит держать в своих руках чужие жизни... Он от этого получает удовольствие.
В какой-то степени это даже странно. Преуспевающий агент ЦРУ, имеющий виды на то, чтобы стать крупным чиновником того же ведомства в Ленгли. И вдруг...
Все началось именно тогда, в далеком уже 1991 году, когда неожиданно пропал из своей квартиры профессор Зин-Мухаммад, или, как он теперь называется, Руслан Вахович Имамов, и Пол проводил обыск в его лабораторном кабинете вместе с другими сотрудниками ЦРУ... Бумажка... Черновик... Сломанный шредер... Торопливость профессора, вызванная, скорее всего, известием о скором прибытии Маккинроя... Вот те причины, которые помешали Зин-Мухаммаду в спешке не уничтожить черновик шифровки, отправленной своему руководству...
Маккинрой сориентировался за пару секунд. Он прочитал текст. И сразу понял, что профессор – агент неизвестной пока разведки. Но понял и другое – Зин-Мухаммад сообщает об угрозе провала, но ничего не говорит о работе, которую он вел в последнее время. Это не сразу сформулировалось в конкретную мысль, но что-то здесь присутствовало такое, что откровенно настораживало. Должен был агент доложить руководству, что везет с собой документацию или образец препарата «поцелуй двузуба». Одно такое сообщение, само собой, заставило бы руководство оказать всю посильную помощь. Почему он не доложил? Возникли сомнения... И эти сомнения давали шанс вернуть себе «поцелуй двузуба». Себе, а не в ЦРУ... Маккинрой мгновенно и нечаянно осознал, что сам думал об этом неоднократно. Неосознанно, подспудно, но думал. А потом только с чужой и такой неожиданной помощью осознал. Он хочет иметь препарат в собственном пользовании, как правильно сказал тогда ньянга! Препарат «поцелуй двузуба» – это власть над людьми. Кроме того, это большие деньги, если продавать формулы правительственным и неправительственным организациям разных стран...
И он спрятал в карман бумажку.
Поиски пропавшего профессора тогда развернулись широко. Активно начало работать ФБР, активизировав все свои открытые и закрытые каналы. Даже в полицейские участки всех штатов в течение часа были разосланы ориентировки по розыску. Естественно, принимал в них непосредственное участие и сам Пол. И именно он во время вторичного осмотра дома «обнаружил» в саду, среди травы, несколько разноцветных деревянных бусинок. Бусинки очень мелкие. Такие мелкие, что прочитать по ним отпечатки чьих-то пальцев возможности не представляется. И потому это показалось более безопасным, чем подбрасывание другого предмета, наводящего на ложный след. А сначала Маккинрой хотел в ту же траву бросить ритуальную фигурку человека, также привезенную им с Гаити. Но на фигурке можно прочитать отпечатки пальцев. Если отпечатки вытереть, то пропадает версия случайной потери. Теряя, не вытирают отпечатки. А бусы... Может порваться нить, когда ведешь человека, который сопротивляется... Можешь сам неосторожно рукой дернуть и ту же нить порвать... Можешь зацепиться за что-то...
Бусинки стали вещественным доказательством присутствия здесь, во дворе дома, человека, имеющего отношение к гаитянским ньянга. Появилась вразумительная, хотя и невероятная версия, так удачно сфабрикованная и так необходимая Маккинрою.
– Такие носят на Гаити колдуны. И такие же они продают людям в качестве оберегов, – со знанием дела просветил он сыщиков из департамента безопасности ЦРУ.
Версия с похищением... Она смотрится эффектно и полностью прикрывает деятельность профессора как разведчика. Но черновик шифровки дал Маккинрою надежду, что Зин-Мухаммад не торопится отправить своему руководству выкраденные сведения. Тогда как он собирается их использовать? Американская система мышления нашла только один подходящий вариант. Зин-Мухаммад сам надеется поторговаться и продать документацию наиболее выгодно. Одним из покупателей может выступить и Маккинрой. Другое дело, что расплатится он совсем другой суммой, чем ожидает профессор... Но это уже мелочи.
Его самого тоже неоднократно допрашивали и даже, что считается обязательным для всех сотрудников ЦРУ, проверяли на «детекторе лжи». С «детектором» он без проблем справился. Не зря проходил тренировки в той же школе, в той же лаборатории, где его проверяли, – его учили именно сопротивлению «детектору», то есть давали навыки обмана сложной аппаратуры... Впрочем, и вопросов ему задавали мало, поскольку смешно было его подозревать. Не было к этому никаких оснований. И он с чистым сердцем, без обмана сообщал, что никогда не встречался с профессором Зин-Мухаммадом и никому не передавал сведений о работе, которую проводит профессор.