Молодая и покорная
Шрифт:
Прежде, чем Хаммер смог опровергнуть его слова, Лиам продолжил.
— Блять, если бы я знал. Да какая теперь разница?
Лиам посмотрел в зеркало, прямо перед собой, выглядя при этом отчужденным и смирившимся.
Хаммер подавил желание вздохнуть. Неужели его тупое молчание навсегда разрушило их дружбу? Замечательно. А, постойте, тут же замешан еще один нюанс… ведь они оба старались заполучить Рейн в постель и сделать ее своей.
— Я не знаю, что сказать на это Лиам. В один день, я потерял жену и ребенка, и в конечном
— Думаешь?
— Послушай, я был не прав, но я признаю свою вину. Все, что я сказал в ночь Дня Благодарения, было правдой.
Хаммер уставился в зеркало, пытаясь прочесть реакцию Лиама.
— Я даже не уверен в том, что ты чувствовал после признания Джульетты. Ты никогда не говорил об этом.
— Не думал, что это так важно для тебя. После ее смерти, ты закрылся и обозлился на весь мир. Поэтому, я просто продолжил двигаться дальше. Я должен попросить за это прощения?
С недовольным видом, Лиам, наконец, повернулся к нему.
— Какой теперь в этом смысл? Все это, относящееся к прошлому, дерьмо, уже ничего не изменит.
Лиам начал подниматься со стула.
— Подожди! Я еще не закончил, черт возьми.
Закатив глаза, Лиам откинулся на спинку стула.
— Тогда, тебе лучше поторопиться, засранец.
Хаммер рассердился.
— У тебя что, прокладка протекла, ты так спешишь?
Лиам поднялся.
— Все. С меня хватит.
Он сжал кулаки.
— Дьявол, я не хотел, чтобы мои извинения привели к этому. Прости. Просто позволь мне договорить.
— У тебя есть тридцать секунд.
Хаммер провел рукой по волосам. Иисусе. Да уж, чтобы восстановить их пропавшую дружбу потребуется кое-что более весомое, чем слова, если, конечно, вообще сам процесс восстановления будет возможен. Та самая оливковая ветвь, которую он решил подать ему в качестве перемирия, не дотянулась до него. А то, что он запланировал с Рейн, вероятно, сломает эту проклятую ветку ровно пополам.
Но Хаммер не мог продолжать причинять ей боль, делая вид, что защищает ее. Скрывая свою любовь, он доставлял ей гораздо больше страданий. Она была сильной женщиной. Он понял это, после того, как тщательно обдумал совет Бека.
Если бы он обучал ее постепенно, медленно, хваля и идя на компромиссы, она бы справилась с его жаждой. Он бы уверил ее в том, что не ждет от нее полной сдачи в рабство. Хаммер бы поклялся направлять ее, поддерживать и любить, делать ее цельной, также как и она выполняла бы эти обязательства по отношению к нему.
Но сначала… ему нужно позволить ей сделать собственный выбор… даже, если она предпочтет Лиама. И именно этот аспект пугал его больше всего, заставляя желудок скручиваться в тугой узел.
В течение многих лет, его эгоизм препятствовал развитию Рейн. Что, если она не сможет простить ему и этого тоже?
— Ну? —
— Не обращай внимания. Так о чем мы говорили? Ах, да. Лошадь сдохла, кажется, мы загнали ее до смерти.
— Неа, она просто, блять, в коме.
Хаммер попытался изобразить улыбку, но она получилась натянутой и неискренней.
— Слушай, я признаю, что облажался. Я поступал неправильно. Мы оба заплатили за эти ошибки. Я просто хочу, чтобы ты знал — мне жаль. Я никогда не хотел причинить тебе зло намеренно.
— Ясно. Спасибо.
Лиам рассеянно кивнул, после чего окинул взглядом комнату. От непонятного беспокойства у Хаммера почти зашевелились волосы на затылке.
— Что случилось?
— Мне потребуется несколько часов, чтобы объяснить, что произошло, но сейчас, у меня нет на это ни сил, ни времени. Кроме того, я не в том долбаном настроении, чтобы услышать: "Я же тебе говорил".
Во всем мире был только один человек, из-за которого они могли ссориться. И если бы она была здесь, они пили бы хороший кофе, а не это дерьмо.
— Где Рейн?
Лиам даже не посмотрел на него. В его голове зазвенел первый тревожный звоночек.
— Где, мать твою, Рейн?
— Последний раз, я видел ее в своей комнате. Но уверен, что сейчас, она уже ушла.
Невыразительный ответ и промелькнувшее в глазах чувство вины выдавали, что его старый приятель сказал гораздо меньше, чем было на самом деле.
— Ушла куда?
— Наверное, к себе. Не знаю.
— Ты не знаешь, где твоя саба? — спросил Хаммер, изогнув бровь.
Лиам закрыл глаза и вздохнул.
— Она больше не моя саба. Этим утром, я снял с нее ожерелье.
Казалось, эти слова ударили Хаммера прямо в солнечное сплетение. Он почувствовал, как у него отвисла челюсть, он задыхался, а его глаза почти выкатились из орбит. В таком состоянии, любое дуновение легкого ветерка могло смахнуть его с барного стула. Проклятье, да со всего шара земного.
— Что?
— Ты слышал меня. Она еще не готова, а я, блять, устал насильно вытаскивать из нее покорность. Я не разрешал ей уходить, просто дал время все обдумать.
Возможно, это сработало бы с другой сабой, но с этой? Должно быть, она восприняла это, как сокрушительный разрыв их отношений, ни больше, ни меньше.
По понятиям Хаммера, если Лиам снял с Рейн знак своей власти, это означает, что он освободил ее. И она снова стала лакомым кусочком, за который можно побороться. Эгоистичный ублюдок в Хаммере уже хотел устроить вечеринку по этому поводу — Рейн, наконец, могла бы быть его. Доминант же в нем, опасался, что это будет не так-то просто.
Теперь, получив такой от ворот поворот со стороны Лиама, Рейн потребуется нежность и любовь, на которые он едва ли был способен. Но только это поможет ей восстановиться. Сукин сын. Черт возьми, он чуть не схватил Лиама за горло и не придушил его.