Молодинская битва. Риск
Шрифт:
— Я чист от сея крови! — поклялся он митрополиту и, обратившись к оробевшим боярам, молвил грозно: — А вы ждите суда небесного!
Помолчал немного, успокаиваясь, затем поклонился площади на все четыре стороны. Заговорил смиренно:
— Люди божьи и нам Богом дарованные! Молю вашу веру к нему и любовь ко мне: будьте великодушны. Нельзя исправить минувшего зла, могу только впредь спасать вас от подобных притеснений и грабительства. Забудьте, чего уже нет и не будет! Оставив ненависть, вражду, соединимся все любовию христианскою. Отныне я судия ваш и защитник.
Красная площадь возликовала. Но еще радостней приветствовала она решение царя простить всех виновных и повеление его всем по-братски обняться и простить друг друга.
Здесь же, на Лобном месте, царь возвел в чин окольничего дьяка Адашева, вовсе не знатного, лишь выделявшегося честностью и разумностью, повелев принимать челобитные от всех россиян, бедных и богатых, докладывая ему, царю, только правду, не потакая богатым, не поддаваясь притворной ложности.
Вскоре после этого юный государь объявил о походе, и как ни пытался князь Михаил Воротынский отговорить его, перенести поход на лето будущего года, царь остался твердым в своем решении.
Как и предвидел Михаил Воротынский, поход позорно провалился. Рать дошла лишь до Ельца, как началась ранняя февральская оттепель. Сам же царь оказался отрезанным от мира на острове Работке, что в пятнадцати верстах от Нижнего Новгорода. Вода разлилась по льду Волги, едва царя вызволили из плена стихии. Рать повернула в Москву, таща тяжелые стенобитные орудия по топкой грязи.
Затем был еще один поход. Царь получил известие из Казани, что она лишилась хана своего, убившегося по пьяному делу, тогда Шах-Али и иные казанские вельможи-перебежчики посоветовали Ивану Васильевичу, воспользовавшись безвластием, захватить город, и как князь Воротынский ни отговаривал государя, тот повелел рати спешно выступать. Вновь сам повел войско, благословясь у митрополита.
Зима выдалась вьюжная и лютая. Орудия и обоз едва пробивались в глубоком снегу, ратники и посошные людишки падали мертвыми от утомления и стужи, царь же казался двужильным, всех ободрял и вывел-таки рать под Казань к середине февраля.
Штурм не удался, а вскоре и осада потеряла смысл: наступила оттепель, пошли дожди, огнезапас и продовольствие намокли, стенобитные орудия замолчали, люди стали пухнуть от голода, и вновь со слезами бессилия на глазах юный царь повелел поспешить переправиться через Волгу, пока не начался ледоход. И вот тут князь Михаил Воротынский решился на откровенный разговор с государем. На настойчивый разговор. К тому же обязательно без свидетелей.
Князь начал с вопроса:
— Отчего Казань взять, если добровольно не открывались ворота, не удавалось ни деду твоему, ни отцу, ни тебе не удалось, хотя ты, государь, сам пришел, первым из царей русских, к ее стенам? — И сам же ответил: — Оттого, что всякий раз надеемся шапками закидать. Так вот, послушай меня, государь, если ближним своим советчиком считаешь, либо уволь, либо отпусти в Одоев. Я там больше пользы принесу державе и тебе, государь, оберегая твои украины.
— Не отпущу. Говори. Коль разумное скажешь, приму без оговору.
— Первое, что прошу, государь, пусть все не от меня идет, а от тебя. Тебе перечить никто не станет, а мои советы, как знаешь, и Шигалей хулит, и воеводы, особенно из думных кто. Всяк свое твердит, чтобы выказать свою разумность, у тебя же, государь, голова кругом идет, и выбираешь ты, как тебе кажется, лучшее, только на деле негодное вовсе. Два твоих похода должны тебя убедить в этом.
— Согласен. Говори, князь Михаил.
План Воротынского, который родился еще в первом неудачном походе, а теперь окреп вполне, состоял в том, чтобы не таскать взад-вперед тяжелые пушки, наладив литье их в горной стороне, заодно завести производство огненного припаса для них и для рушниц. Да и те стенобитные орудия, какие отольют в Москве, не с собой тащить, а загодя доставлять ближе к Казани. Поначалу он считал, что для этого хорошо подойдет Васильсурск, который с этой целью, видимо, и был построен царем Василием Ивановичем, но который по сей день этой роли не выполнял. Потому, должно быть, это произошло, что все же далековато Васильсурск от Казани и сплавы от него частенько подвергались нападению как луговой, так и горной черемисы. Значит, выходило, нужна еще одна крепость. Лучше всего на том месте, откуда русская рать обычно переправляется через Волгу.
А место это — вот оно, у устья Свияги.
Только, как виделось Воротынскому, еще одна крепость не сможет решить всей проблемы, нужно взять под постоянное око всю огибь Волги от Васильсурска до Синбира, посадив по Суре и Свияге полки стрелецкие. Тогда нагорная черемиса, чуваши и мордва, присягавшие каждый раз русскому царю, как только полки его шли походом на Казань, и затем присягавшие казанскому хану, как только московская рать возвращалась домой, не станут больше переметчиками, а если попытаются поднять мятеж, нетрудно будет их приструнить. Стало быть, нужны еще и в глубине огиби две-три крепости.
Выложив царю свой план, князь Михаил Воротынский попросил еще об одном:
— Покличь воевод и бояр, государь, и повели мне остаться выбрать места для стрелецких слобод и для крепостей, где литейное и зелейное дело начнется. А крепость у Свияги заложи теперь же, не медля ни дня. Оставь здесь полк, а то и — два. Да всех пушкарей с их снарядом. Мне оставь полк либо два стрельцов и тысячу детей боярских и казаков. Из Москвы высылай дьяков Разрядного, Стрелецкого и Пушечного приказов. Им дело тут вести.
— Так и поступлю. Как только через Волгу переправимся, и место для крепости облюбуем.
Сдержал слово царь. На понравившейся лесистой горе Круглой, высившейся между озером Щучьим и Свиягой, собрал бояр и воевод. Сказал твердо:
— Здесь крепости стоять. Именем Свияжск.
Ни разу не сослался на князя Воротынского. Повелевал от своего имени. Кроме двух полков и пушкарей оставил еще Ертоул и добрую половину посошного люда. Чтобы в несколько недель город был срублен в лесах, выше по Волге, сплавлен по воде, как только лед тронется, за неделю-другую на выбранном месте собран. Ратникам, пока крепость будет готова, жить в землянках и шалашах, огородившись гуляй-городом. [153] Для пушек же и зелья сразу без малейшего промедления рубить из здешнего леса лабазы. С двойной пользой делать: упрятать от непогоды порох и орудия, в то же время расчистить землю для города.
153
Гуляй-город — полевое подвижное (на колесах) укрепление из деревянных щитов с прорезанными в них бойницами.
Воротынскому, как и обговаривали они, особое поручение: выбирать места для слобод и крепостей, приводя одновременно местных князей и народ весь нагорный к присяге государю российскому, а как только прибудут приказные дьяки, тут же спешить в Москву.
Успел Михаил сделать все, что задумал, до приезда дьяков: оставил в удобных местах по Суре стрельцов на поселение, нашел ладное место для крепости в устье Алатыря, место сухое, высокое, к тому же ровное — стройся как душе угодно. Отменно и то, что песок под боком для литейного дела и глина есть по обрывистым берегам. Решил: быть здесь складу оружейному.