Молодинская битва. Риск

Ананьев Геннадий Андреевич

Не бывало в России еще ни князей, ни царей, кто вот так вдохновенно держал бы речь перед боярами, воеводами и ратниками, чтобы поднять их дух, чтобы до глубины сердец осознали бы они, ради какой цели великой вынимают мечи из ножен и отдают жизни свои в руки Господа. Рать слушала своего царя с нескрываемым восторгом, а седовласые воеводы не стеснялись слез умиления.

Царь заканчивал свою речь:

— Мы не делали худо ни хану крымскому, ни султану турецкому, но они алчны, они жаждут превратить всех христиан в своих рабов. Руки коротки! Стеной встанем мы за Отечество! С нами Господь!

Рать ликовала. Рать клялась не пожалеть живота своего ради святого дела, а царь Иван Васильевич звал уже в свои палаты на малый совет князя Михаила

Воротынского, первого воеводу Большого полка, князя Владимира Воротынского и боярина Ивана Шереметева — воевод царева полка. Обстановка изменилась, и нужно было спешно менять уже начавший воплощаться в жизнь план похода.

Государь предложил повернуть полки на крымцев, а уж после того, побив ворогов, двинуться на Казань. Воеводы не возражали, но князь Михаил Воротынский внес свою поправку:

— Прикажи, государь, Ертоулу к Казани идти, гати стлать да мосты ладить. И мне повели — к Алатырю, а следом в Свияжск спешить, если что там не ладится, успею поправить.

— Верно мыслишь.

— Из своей дружины оставлю гонца и стремянного Фрола, чтобы знать мне обо всем.

— И это — ладно будет.

Оставляя лишь меты и ертоульских людишек на тех местах, где нужно было ладить путь для царева и Большого полков, князь Михаил Воротынский двигался к Алатырю быстро, делая только небольшие привалы. Вот когда особенно понадобилась та закалка, какую получил он от Двужила. Малая дружина, тоже привыкшая не слезать с седел по много суток (к этому приучила порубежная служба), не роптала и без больших помех в скорое время достигла намеченной цели.

Наполнилось гордостью княжеское сердце от пригожести и основательности в устройстве города. Тараса высокая, с бойницами по верху для лучников и пищальщиков, вежей несколько, и все они четырехъярусные с шатровыми верхами, да еще и с маковками на них; столь же добротная стена и вокруг склада оружейного, только пониже, да и вежи двухъярусные, но тоже шатровые и с маковками. С любовью сработано, не временщиками. Да и дома светлые, кое у кого даже с резными наличниками. И все это — за год.

Еще больше возликовал сердцем князь Михаил, когда увидел чудо из чудес — пищали на колесах. На кованых, крепких, с дубовыми спицами и вкладышами. Крепились пищали к оси вертлюгом, [157] что давало возможность поворачиваться стволу вправо и влево и даже вниз и вверх. Ему пояснили без бахвальства:

157

Вертлюг — шарнирное звено для соединения двух частей механизма.

— Посуху, чтоб лишние повозки не гонять. Шестерка цугом и — айда пошел.

Либо не совсем понимали алатырские пушкари, что целый переворот совершили они, поставив орудия на колеса и приладив к осям вертлюги, либо скромничали без меры. Князь же, сразу оценив новшество, велел позвать мастера, внедрившего новинку в пушкарское дело. Поклонился ему поясно и пообещал:

— Самому царю Ивану Васильевичу тебя представлю. Наградит он тебя по твоим заслугам. От меня тоже прими. — Воротынский подал мастеру пять золотых рублей и спросил: — За кого Бога благодарить?

— Петров я. Степашка. Только, князь-боярин, не одним умом сработано. Давно уже мы с Андреем Чеховым, Юшкой Бочкаревым, Семеном Дубининым и иными мастерами это обмозговывали. И сработали бы, да иноземных мастеров, коих в Пушкарском дворе полдюжины, опасались. Так и зыркают всюду. А что углядят, себе на ус наматывают. И чтоб дело не шло, еще и на смех поднимут, дьякам мозги закрутят. А здесь их нет, вот я и попробовал. Вроде бы получилось. От иноземных мастеров утаить бы как-то… Они тут же переймут. А нам руки повяжут.

— Сообщу царю и об этом. За это тоже низкий поклон вам, мастерам русским.

Побывал князь Воротынский и у мастеров рушницкого

дела, в кузницах, где ладили самострелы и ковали болты, у кольчужников, у зелейников, [158] отгороженных от всего склада оружейного высоким глухим забором, — все ему понравилось, ни одного не сделал замечания и, передохнув сутки, поспешил в Свияжск. Тем более что первый гонец из Коломны привез успокаивающую весть: крымцы уклонились от сечи, начали отходить, воеводы русские вдогон пошли и бьют их нещадно.

158

Зелейники — зелье — порох.

Воротынскому хотелось, посмотрев, все ли ладно в Свияжске, прискакать обратно в Алатырь и здесь встретить царя. Нужно это, как он считал, для того, чтобы осталось больше времени еще и еще раз обсудить с Иваном Васильевичем все детали предстоящей осады. Не забывал он и об обещании лично представить царю мастера-литейщика Степана Петрова.

Словно по родной земле ехал князь Воротынский в Свияжск. Дорога устроена хорошо, с мостами и настилами, черемиса радушна, ни одной засады. Да и головы стрелецких слобод не предлагали дополнительную охрану, привыкнув уже к мирному настроению поселян. Выходило, оправдался его план, добрую службу служит. А в Свияжске к тому же узнал, что не только стрельцы и казаки в том повинны, но и чудесные знамения. Об этом с благоговением поведал князю настоятель соборной церкви Рождества Пречистой Богоматери, а затем и настоятель храма преподобного Сергия-чудотворца, что был возведен в одном из монастырей, выросших здесь так же быстро, как и сам город. Оказывается, еще задолго до основания Свияжска слышали некоторые жители окрестных поселений колокольный звон и дивились тому чуду, а многие еще и видели старца-монаха, который с образом и крестом появлялся то на горе, то у Щучьего озера, то на берегу Свияги, а то и на стенах Казани; его отваживались поймать лучшие джигиты, но он не давался им в руки, а стрелы не поражали его. Да и немудрено, ибо являлся сюда сам чудотворец Сергий, как знамение торжества христианства на сей земле, и подтверждением тому служит то, что икона преподобного Сергия исцеляет нынче хромых и бездвижных, сухоруких и глухих, изгоняет бесов, но чудеса творит только по отношению тех, кто принял христианство.

Как утверждали священнослужители, отбоя нет ни от простолюдинов, ни от знатных. Бывают гости даже из самой из Казани.

«Дела митрополичьи, — с благодарностью думал князь Михаил Воротынский. — Не только в проповедях призывает покончить с гидрой магометанской, [159] не только царя понукает на взятие Казани, а ратников благословляет на светлую битву, но и помогает делом. Ловко помогает. Спаси его Бог, духовного пастыря нашего!»

Крамольный вывод этот князь выложил царю всей России, когда, вернувшись в Алатырь, пересказывал о свершенном за год. Иван Васильевич сразу заметил, поправив Михаила:

159

Магометанская — исламская.

— Чудо святых — дела Божьи, а не земные. Знамения тоже только от Бога.

Князь Михаил смиренно опустил голову, поняв свою оплошность, не стал настаивать на своем, а после паузы заговорил о другом:

— Видел я и земное чудо. Тебе, государь, тоже его хочу показать, оттого велел в Свияжске повременить с отправкой одной пушки. С Большим полком ее возьму, поглядим, как в пути она себя покажет. Представляю тебе и выдумщика — мастера пушкарского литья Степашку Петрова. Надеюсь, наградишь его знатно. Только он одно просит: таить от иноземных мастеров его детище. Умыкнут, опасается.