Молодинская битва. Риск

Ананьев Геннадий Андреевич

— Уж как я, государь, старался найти изъян в порубежной службе, однако не мог. Засеки — любо-дорого. Где особенно ходкое место, по второму ряду сработаны, а между засеками — волчьи ямы. Ловко устроены. Даже знать будешь, все одно не вдруг разглядишь. Сторожи — что тебе крепости. Станицы шарят по Дикому полю денно и нощно. Везде глаза и уши. А когда похвалил я за службу Никифора Двужила и его верных пособников, сына Косьму да Николку Селезня, все трое в один голос: князя Михаила Воротынского повеления исполняем. От его, мол, разума все так ладно идет. От его воеводского умения.

После той беседы с дьяком Разрядного приказа царь Иван Васильевич окончательно

решил повременить с расправой над князьями Михаилом и Владимиром, но тайному дьяку никаких повелений не дал: пусть глядит в оба за князьями, пусть готовит навет. На будущее вполне пригодится. А сейчас нужно было устроить крепкую охрану и оборону южных украин, лучшим же для этой цели виделся Ивану Васильевичу князь Михаил Воротынский.

Вызывать, однако же, своего ближнего слугу самовластец не торопился, и опальная семья продолжала жить в постоянном ожидании лиха.

Особенно навалился душевный непокой на князя Михаила Воротынского, когда посланец митрополита привез повеление настоятелю немедля скакать в Москву. Посланец ничего толком сказать не мог, ибо знал только то, что царь всей России великий князь Иван Васильевич отъехал из Москвы с женой, с детьми и со всей казной. Для охраны взял тысячу человек, но не из своего царева полка, а по указу Малюты Скуратова дворян безродных.

Ни одного князя или воеводу с собой не взял, не взял и бояр думных.

Именно это обстоятельство смущало и беспокоило особенно: что задумал самовластен,?! Отчего бояр оттолкнул?! И князей-воевод?!

Полный месяц прошел, прежде чем архимандрит вернулся. Воротынский вышел встречать его вместе с монастырской братией, вместе со всеми ждал и его первого слова; настоятель же, вылезши из возка и осенив себя крестным знамением, сказал лишь облегченно: «Вот и слава Богу, что дома». Благословив братию монастырскую, повелел исполнять каждому свой урок.

Все встречавшие в недоумении, но особенно — Воротынский. Он сразу понял, что случилось какое-то важное — изменение, да такое, о котором вслух даже в монастырской среде говорить опасно.

«Неужели и мне ничего не скажет? Не может быть…»

А почему не может? Он же — князь опальный. Поведешь дружбу с опальным, сам в дальнем монастыре заточенным окажешься. На одно надежда: архимандрит тоже из доброго княжеского рода.

Протомился в неведении князь Воротынский полный день, лишь поздним вечером, когда уже надежды иссякли, позван был он к настоятелю.

Беседу тот начал с вопроса:

— Слышал ли, сын мой, слово такое — опричнина? [194]

194

Опричнина — в XIV–XV вв. особое владение, выделяемое великокняжеской династии. В XVI в. Название удела Ивана IV, в 1565–1572 гг. имел особую территорию со столицей в Александровской слободе, войска и государственные учреждения. Так же именуется внутренняя политика Ивана Грозного, направленная на борьбу с предполагаемой изменой и включавшая массовые репрессии, казни, конфискацию земель.

— Опрично души.

— То и есть, что оприч души, оприч разума! А если вдуматься в это слово, совсем оно к нам не прилаживается. Дьявольское слово, прости Господи…

— Откуда оно взялось? С какой стати голову ломать?

— Оно, конечно, лучше бы не ломать, да царь наш, Иван Васильевич, опричнину учредил.

Пополам святую Русь рассек: опричная — это его, царева, стало быть, земская — не его. Ничья выходит. Сиротинушка несчастная. Наваждение какое-то.

— Не совсем понимаю.

— И я тоже. Кремль оставил немцам. Себе новый дворец ладит между Арбатом и Никитскою. Собрал для своей охраны аж тысячу телохранителей. Полка царева мало, выходит. Объявил царевой собственностью Можайск, Вязьму, Козельск, Перемышль, Белев и иные многие города с доходами. Волости многие московские взял, а в царственном граде улицы Чертольскую, Арбатскую с Сивцевым Вражком да половину Никитской. Кто из бояр и дворян не угодил в опричники, не люб, стало быть, царю, того взашей со своей земли, из своего дома, а на их место — новых. Опричников. Суд у него нынче свой, опричный. Рать своя, опричная.

— Куролесит государь. Ой куролесит. Бедная Россия!

— Это еще беда — не беда. Главное-то вот в чем: на престол воротиться согласился при одном условии — не возбранно казнить изменников опалою, смертью, лишением достояния без приговора Боярской думы да чтобы святители не докучали просьбами о милости. Будут докучать — тоже вправе опалить.

— Так это же — гибель России! Изведет роды знатные княжеские и боярские, соберет у трона сброд жестокосердный, без рода и племени.

— Наказует нас Господь за грехи наши тяжкие. За верную службу, за любовь к отечеству, за заботу об умножении Земли Русской и ее процветании.

— Кому земщина вручена?

— Князьям Ивану Вельскому и Ивану Мстиславскому. Теперь они бояре земские. Не государевы, выходит. Ничьи. О, Господи!

— Значит, ждать мне вскорости гостей из Москвы, — со вздохом произнес князь Воротынский. — Мимо не пройдет.

— Что верно, то — верно. Только, Бог даст, все сладится. Молись, сын мой, и Господь Бог услышит твои молитвы.

А что оставалось делать? И он, и княгиня молили Бога и Пресвятую Деву не обойти их милостью.

На сей раз долго ждать не пришлось. Миновало всего несколько недель, и ко двору княжескому подскакала дюжина детей боярских из царского полка. Михаил Воротынский первым делом метнул взгляд на седла, нет ли на них собачьих морд и метелок, отличительного знака опричников, не увидал их и немного успокоился. Сам не пожелал встречать гостей, послал к ним Фрола. Вернулся тот не очень радостный. Сообщил:

— В Москву царь кличет. Сотник, кому велено тебя доставить, просит видеть тебя.

— Зови.

Вошел муж осанистый, со шрамом через всю левую щеку, как и у самого князя Воротынского. Без стыда и смущения глядит на князя. Поклонился не усмешливо, поясно. Держит себя не властелином, выполняющим строгий царев наказ, говорит уважительно:

— Государь наш, великий князь Иван Васильевич, повелел без волокиты быть тебе в царственном граде. Под нашей охраной.

— Значит, на Казенный двор?

— Нет, князь. В твои хоромы. Там оставаться под нашим приглядом, пока государь не покличет.

— Что ж, воля государя… Велю княгине собираться.

— Вели, коль желаешь. Только она одна поедет. Мы коней сейчас же меняем и — в путь. Вели себе оседлать коня.

— Не обессудьте, но княгиня вас без угощения не отпустит. Да и я не могу. Вы же не враги-басурманы.

— Принимается.

Недолгой была трапеза. С трудом сдерживая рыдание, перекрестила княгиня мужа, прошептав посиневшими от горя губами: «Господи, сохрани и помилуй!» Князь поцеловал ее, и малый отряд выехал за ворота, Воротынский с сотником — впереди.