Молодинская битва. Риск
Шрифт:
Еще об одном полезном опыте предков сообщил подьячий в пояснении: перед удобными для переправы бродами через Сулу на левой ее стороне — вперед почти на поприще и в бока по поприщу — густо разбрасывались триболы. Ковали их большей частью в самих крепостях, но везли возами из Киева, Переяславля, Чернигова. Трехшильный этот ежик всегда, как его ни брось, даже в болотистую хлябь, одним острием торчит вверх, и стоит лошади наступить на него, трибола сразу же вопьется в копыто.
На остальных рубежах триболы разбрасывали с опаской, и чтобы своим конникам не поранить бы ненароком боевых коней, там чаще устраивали волчьи ямы, а то и целые волчьи борозды.
«Ну, молодец Логинов! Расстарался. Триболы непременно нужно ковать. Без скудости, — твердо решил князь Михаил Воротынский. — Как же прежде не пришло это
Что ж, лучше поздно, чем — никогда.
Посульский рубеж, как передовой, не всегда, конечно, мог сдержать ворогов, если они налетали саранчовыми тучами. Оставив часть сил для осады крепостей, неслись они в глубь Киевской Руси, [204] тогда перед ними по Трубежу вставала рать порубежная, уже оповещенная дымами, и рать Переяславская.
204
Киевская Русь — древнерусское государство IX–XII вв. Сложилось в результате объединения земель полян, ильменских славян, радимичей, кривичей и др.
Вроде бы крепкий замок, но великий князь Владимир не успокоился на этом, руководствуясь народной мудростью: чем только упыри не шутят, пока Род [205] и Берегиня спят. На случай прорыва и этого рубежа, чего, в общем-то, исключить было нельзя, Владимир Красное Солнышко построил крепости по рекам Остру и Десне, чтобы с полной гарантией был бы защищен Чернигов, древний и богатейший город Киевской Руси.
А если на Киев повернут печенеги? Им один путь: брод под Витичевым. У брода же стоит мощная крепость с дубовыми стенами, с башнями, одна из которых — сигнальная — выше всех, дым при тревоге виден из Киева простым глазом.
205
Род — бог древних славян, родоначальник жизни, дух предков, покровитель семьи, дома.
Последний рубеж, полукольцом окаймлявший Киев, по реке Стугне: крепости Трепол, Тумаш и Васильев, а между ними и Киевом город-лагерь — Белгород.
«В несколько линий. Именно — в несколько. Не как у нас теперь лишь по Оке. Засеки, какие есть впереди, — не очень серьезная преграда, — переводил уже на себя князь Михаил Воротынский. — Логинову рисовать чертеж сегодняшних засек нужно поручить».
Для порядка князь позвал дьяка. Только и на сей раз он не выказал никакой прыти в мыслях и никакого желания засучить рукава. Эка невидаль: князь-воевода. Не велика птица, чтоб услужить аки государю. Вчера лишь из Белоозера, а нынче гляди ж ты: подай ему то, подай это. Словно своих дел мало. Выручил вновь подьячий Логинов, хорошо понявший желание князя и заверивший, что все сработает ладно. Сроку подьячий взял опять же всего неделю.
Уходя, посоветовал Михаилу Воротынскому:
— Погляди, князь, кого Владимир Святой в порубежники скликал.
— Обязательно, — пообещал Михаил Иванович. — Сейчас же это сделаю.
Он и сам собирался прочитать отписку подьячего о том, кого брал великий князь Владимир в порубежную рать и для охраны новых крепостей, а теперь с большей охотой взялся за чтение.
Ремесленников в служилые не неволил, им своего дела хватало по горло. Они ковали, гончарили, плотничали, плели кольчуги. Вооружал и учил ратному делу великий князь киевский отобранных молодцов из людей, но особенно из смердов, которые были приписаны к погостам. Не гнушался изгоев. [206] Им была открыта дорога не только в порубежники, но и в княжескую дружину. Не по роду-племени ставил князь Владимир также воевод больших и малых. Не одно боярство честил, а слал в крепости десятниками, сотниками и тысяцкими отличившихся разумом и храбростью в сечах, да и в мирные дни при сборах полюдья отроков, гридней, мечников и даже пасынков [207] и милостников. [208]
206
Изгой —
207
Пасынки — княжеские дружинники.
208
Милостник — любимец, случайный человек, покровительствуемый кем-то.
Всех, кого отбирал князь в порубежные крепости, наделял без скаредности землей, холостым повелевал венчаться, семейным — брать с собой жен, детей и домочадцев.
Это тоже весьма разумный ход: не только хлебопашцы, приросшие к земле, стали постоянными жителями тех в общем-то весьма неспокойных, но привольных для земледелия мест, а и все порубежники постепенно укоренялись на новых местах, обзаводились хозяйствами, и защищали они не только княжеские украины, но и свое, кровное, трудом и потом нажитое.
«Решит ли нынче государь по-разумному? Не станет ли чего опасаться либо скаредничать?»
Неделя прошла в беседах с прибывающими с украин порубежниками, и Михаил Воротынский убедился, что многие из них вровень с его верным стремянным Никифором Двужилом, а иные еще и живее умом. Особенно много советов давали, как усторожливей [209] дозорить от сторож; иные советы были такими неожиданными для князя, ибо он всегда расчет делал на добросовестность служивых, на их бескорыстие и честность. Ан нет. Выискивались и такие дозоры, которые не любили вольных мест, более по лесам тропы тропили. А что из лесу увидишь? На ископоти, конечно, наткнуться можно, если крымцы или ногайцы сакмой пойдут, но после драки кулаками махать дело ли? Как за стремительными разбойниками гоняться, когда они минуют засеки, Михаил Воротынский знал не по рассказам.
209
Усторожливей дозорить — сторожить внимательнее, осторожно, не зевая.
Молодой казак из мещерских украин без стеснения, при всех, резал правду-матку:
— Выберут сухое место в полуверсте за опушкой, разведут костер, коней на траву пустят, вот тебе и — разлюли-малина. Весь день не тронутся с места, а то и ночь еще там же скоротают. У них одно на уме: станицы есть впереди, они, мол, оповестят воевод, если что. Только если малая ватага татарская идет, не враз станица ее почует, а татары что, они дым за пять верст унюхают, вот и обойдут дозоривших в лесу бездвижно. Потом мы всем миром коней в мыло загоняем, товарищей в сечах теряем.
Казака поддержали многие. Особенно пожилой стрелец венёвской сторожи:
— Батогами бить таких, а случись сакма пройдет или рати не углядят — смертью карать! — И переждавши одобрительные реплики сослуживцев, продолжил так же категорично: — Воеводам тоже бы наказать, чтобы на сторожи чаще наведывались, дозоры бы без своего глаза не оставляли. Да чтоб незнаемо появлялись. А то соберется иной воевода в полгода раз, растрезвонит прежде еще о своих намерениях, свиту целую с собой повезет, что тебе князь светлый. Выходит в конце концов так: толи дозорить, то ли воеводскую свиту кормить-поить да обихаживать.
Хотя и вел запись всех советов подьячий (Логинов сам вызвался участвовать в важных беседах, убеждая, что чертеж он подготовит в срок, ибо ночи длинные, а свечей в достатке), мотали на ус и братья Воротынские, уже представляя себе целые разделы боярского Приговора. А что нужен приговор Боярской Думы, одобренный самовластцем всей России Иваном Васильевичем, в этом Михаил Воротынский уже не сомневался. Одним Разрядным приказом тут не обойтись.
— Путивльских севрюков, что по найму дозорят, гнать поганой метлой с порубежной службы. У них главное изловчиться, чтоб поболее получить, да поменее напрячься.