Молодость с нами
Шрифт:
полтора раза больше, чем планировалось; сделал это он за счет других тем, — а отчета нет и по сей день.
К Павлу Петровичу с Людмилой Васильевной подошел и сел в кресло Белогрудов. Он тяжело отдувался.
— Совершенно немыслимый человек, — заговорил он. — Один он прав. Остальные… так… мелочь. Он
и трезвый невыносим, а уж если выпьет рюмку для контенанса…
Павел Петрович достал карандаш из кармана и на пачке папирос “Беломор-канал”, которую вертел в
руках, записал: “Контенанс”.
—
— Так, машинально, — ответил Павел Петрович. — Вы, конечно, насчет мозга-то сказали грубовато, —
добавил он. — Товарищ Красносельцев вправе был обидеться.
— А!.. — Белогрудов махнул рукой. — На меня все в обиде, мною всегда недовольны. Я к этому привык.
Кстати… — Он собрал лоб гармошкой, и в глазах у него стало весело. — Вам, кстати, неизвестна моя теория о
доминанте? Нет? Ну тогда минутку внимания. У каждого человека существует его доминанта, то есть то
главное, чем определяется все течение его жизни. У одних, например, доминирует удача. Что бы такой человек
ни делал, что бы ни затевал, ему всегда везет. У других доминирует неудача. Успехи или неуспехи могут быть у
одних в работе, у других в любви и так далее. Она, эта доминанта, существует независимо от желания или
нежелания человека. Это, так сказать, теория, закон. Как же этой теорией воспользоваться на практике? Надо
прежде всего определить, выяснить доминанту, а затем никогда о ней не забывать, вот и все, — и жить вам
станет значительно легче, проще, свободней. Например, если вы установили, что ваша доминанта — всегда и во
всем удача, вы спокойно можете приходить к железнодорожной кассе за пять минут до отхода поезда — билет
вам будет наверняка. Вы можете, не готовясь, идти делать доклад, и доклад ваш будет признан отличным.
Ничего не поделаешь, доминанта! Поскольку вы знаете о ее существовании, то у вас и характер складывается
своеобразно: вы становитесь уверенным, спокойным, всемогущим, вы — оптимист. А вот что получается, когда
наоборот, когда доминанта ваша — неудача. Вы приходите к железнодорожной кассе с утра, а билета вам все
равно не хватает, последний билет берет человек, стоящий перед вами. Доклад, сколько бы вы к нему ни
готовились, все равно, как напишут в газетах, не удовлетворит собравшихся. Вы поедете на юг и, чтобы начать
отдых еще в дороге, купите архидорогой билет в международный вагон первой категории, и там, в вашем купе,
непременно окажется молодая кормящая мамаша, которая будет вас просить то подать бутылочку с молочком, то
подержать ночной горшочек.
— До чего же это верно! — громко воскликнула Людмила Васильевна. — У меня есть одна подруга,
которой
— Извините, Людмила Васильевна, я закончу, — попросил Белогрудов. — Ну и что же? — продолжал он.
— У неудачника характер портится, неудачник не верит в себя, во всем сомневается. Он — пессимист. А если
бы он знал свою доминанту? Ему было бы значительно легче. Он бы заранее знал, что билет достанет не на
сегодня, а на завтра, что без детишек ему в дороге не обойтись. Он бы к этому привык, он бы из-за этого не
раздражался и не пессимистом был, а оптимистом. Вот — я. Моя доминанта — недовольство мною. Что бы я ни
делал, как бы ни старался сделать доброе людям, мною всегда недовольны. Прежде, когда я еще не открыл
закон доминанты, такое положение меня очень огорчало, расстраивало, угнетало. Теперь, вы видите, я
жизнерадостный человек, потому что знаю: все равно мной будут недовольны, и виноват в этом совсем не я, а
она, она, доминанта.
— Ох, теоретик, вот теоретик Саша у нас!
Павел Петрович поднял голову, возле него, улыбаясь во все свое добродушное лицо, стоял Румянцев, муж
Людмилы Васильевны.
— Ну что, товарищ директор? — заговорил он. — Видишь, как получается. Теоретики, теоретизируем.
Говорим много, делаем мало. Может, в картишки перекинемся?
— Не играю в карты, — ответил Павел Петрович. — Не умею.
Румянцев увел с собой в гостиную Белогрудова, собрал там пять или шесть игроков, у них началась игра,
слышались возгласы: “две”, “ни одной”, “три”, “пасс”.
В столовой возле Павла Петровича остались Красносельцев, Людмила Васильевна и Липатов. Липатов
начал декламировать из Брюсова.
Павлу Петровичу было скучно. Он снова думал об Оле.
Видимо, и Людмиле Васильевне декламация Липатова не доставляла удовольствия; она зевнула в ладонь
и предложила лучше спеть что-нибудь. Липатов запел: “Быстры, как волны, все дни нашей жизни”, его
поддержала было Людмила Васильевна: “Что час, то короче к могиле наш путь”. Но дальше никто не знал слов,
и петь перестали. Тут Красносельцев сказал:
— Если вы хотите добиться успеха в своем руководстве, товарищ Колосов, дайте людям спокойно
заниматься наукой. Люди будут вам благодарны и воздадут сторицею.
В гостиной кто-то заиграл на пианино. Под мотив фокстрота Румянцев тенорком повторял: “Возьмем
четыре взятки, обгоним остальных… Возьмем четыре взятки, обгоним остальных…” Павел Петрович подумал,
что пора уходить. К нему подошла Серафима Антоновна.
— Вас бросили! — воскликнула она. — Пойдемте тоже туда, в гостиную, тут накроют к чаю.