Молодость с нами
Шрифт:
— Тряпки разные бывают. На границе нет тряпок, на границе всё — предметы, одни непосторонние, а
другие посторонние. О посторонних надо немедленно докладывать.
— Есть, товарищ подполковник, слушаюсь!
— Доставить розовые подштанники сюда! — приказал Изотов.
Пока их разыскивали, Сагайдачный говорил Изотову и Косте:
— Учтите, что, может быть, так проверяют нашу бдительность. За этой тряпкой может приплыть нечто и
более существенное. Надо смотреть зорче, товарищи.
Вечером
такой-то. К шлагбаумам послали старшину Лазарева. В порядке воинской дисциплины он нес розовые
подштанники на палке, вперекидку, далеко отставив руку.
Была бы жива Елена Сергеевна, Костя, конечно же, написал бы ей и о том, как его проверили бывалые
пограничники; и об этой истории с тряпкой, приплывшей из-за границы, написал бы в юмористическом духе.
Но Елены Сергеевны, мамы, нет…
Он представил себе отца, занятого институтскими делами, сердитую Ольгу, — и вместо того чтобы сесть
за письмо, позвонил на почту и попросил принять телеграмму в долг. Получилось очень коротко:
“Жив здоров приветом Костя”.
5
Павла Петровича с Баклановым вызвали в Москву, в министерство. Пришлось делать длиннейшие
объяснения к изменениям в тематическом плане. Изменения утвердили. Утвердили тему, предложенную
Ратниковым. Министр сказал, что мысль очень интересная, это правильно, что создается группа, надо поставить
работу так, чтобы в конце концов были подготовлены рекомендации для всех металлургических заводов.
С группой по теме Бакланова произошло осложнение. Павлу Петровичу и Бакланову было сказано,
чтобы они побыли в Москве еще денька два-три. Лицо министра приняло при этом совершенно непроницаемое
выражение. “Погуляйте, погуляйте. Вот так”, — сказал он.
Директор института и его заместитель, конечно, не гуляли. В Москву попадешь — дела тебе там
найдется столько, что к вечеру ноги гудят, валишься на постель в гостиничном номере, даже шевельнуться
трудно. В эти дни составили и согласовали в министерстве список крупнейших заводов страны, с которыми
предстояло заключить долголетние договоры на совместную разработку наиболее важных, актуальных тем;
Павел Петрович это особо подчеркивал в тексте договора, который они составили с Баклановым: именно
долголетние, именно совместная разработка и непременное включение в рабочую группу инженерно-
технических работников из заводских цехов и лабораторий.
В эти дни побывали в институте Академии наук, который занимается проблемами металлургии,
познакомились с новыми работами; Бакланов исписал там довольно толстую тетрадь в коленкоровом переплете.
Павел Петрович поразился скоростью его письма. “Это же стенография, Павел Петрович, — объяснил
Бакланов. — Изучал на досуге. С одной стороны очень удобно. Но есть и крупнейший недостаток. Если сразу
не расшифровать, потом ничего не понять. А далеко не всегда захочется сразу сесть за эту крючкопись. К
счастью, расшифровкой моих записей занимается жена”.
На четвертый день ожидания их снова пригласили к министру, и министр не без торжественности
объявил им, что один из заводов страны по заданию правительства разрабатывает конструкцию мощнейшей
паровой турбины, которая будет рассчитана на давление пара до двухсот атмосфер, на температуру более чем в
шестьсот градусов по Цельсию, то есть на такую температуру, когда металл уже светится. Строителей этой
турбины надо обеспечить сталью большой жаропрочности. Сделать это должны они, коллектив научных
работников института металлов.
— Работа над жаропрочной сталью утверждена правительством, — сказал министр, вставая из-за стола.
— Это для вас правительственное задание. Поздравляю, товарищ Колосов и товарищ Бакланов.
Из кабинета министра вышли возбужденные.
В коридоре Павел Петрович сказал, что, собственно говоря, поздравлять надо прежде всего Бакланова, и
он это делает с особенным удовольствием. Вот ведь как замечательно получилось: тема, которая была в
институте чуть ли не второстепенной, выросла в государственно важное дело.
— Жизнь! — сказал он весело, вспомнив их недавний разговор о диалектике борьбы нового со старым.
Оба засмеялись.
На радостях Павел Петрович поставил перед министром еще один очень важный для института вопрос:
он попросил, чтобы вот так, среди года, институту отпустили несколько миллионов рублей на достройку
начатого еще до войны жилого дома для научных сотрудников. Дом перед войной был доведен до второго этажа
и заброшен. Ни один из руководителей института им впоследствии не интересовался, все считали, что проект
его устарел, фундамент ослаб, кирпичная кладка размокла. Оказалось иначе. Оказалось, что проект требует
самой незначительной переработки, и то касающейся внутренних помещений, что фундамент сложен отлично и
выстоит сотни лет, что кладка тоже достаточно прочна, надо лишь убрать несколько верхних рядов кирпича,
действительно пострадавших от дождей и морозов.
Недели две назад Павел Петрович собственными руками ощупывал эти кирпичи и стучал молотом по
бетонным массивам фундаментов, своими глазами, вместе с инженерами и архитекторами, рассматривал
чертежи и планы дома.