Молодость с нами
Шрифт:
пограничник, я не имею права ни упустить их обратно, ни пропустить к нам.
Подполковник Жданов умолк, видимо, вновь переживая пережитое в ту давнюю ночь.
— И что же было? — не выдержал Костя.
— Что? Оказался шляпой, как и следовало тому быть. Они разбились на две группы. Если я пойду вслед
за одной, потеряю другую. Пустил сигнальную ракету, выдал себя. Они шарахнулись обратно через реку. И
ушли бы все, пока наши скакали с заставы на мой
убил, одного ранил… Да, крепко мне тогда всыпали, товарищ Колосов, крепко. А еще крепче засело это все у
меня в памяти. Вот вспомню, и по сей день стыдно.
Костя, конечно, тоже навсегда запомнил, что выходить на границу одному нельзя. Это был его
собственный опыт.
Вторая неприятность произошла у Кости, когда лес и поля уже стояли зеленые, когда вокруг все цвело и
цветочная пыльца желтыми облаками проплывала над полевыми дорогами, над речками, ложилась на воду
душистым туманом; губастые рыбы высовывали большие головы и глотали ее вместе с водой.
Дело было на этот раз не на границе, а на колхозной пашне, возле которой Костя увидел сломанный,
покрытый ржавчиной плуг. Косте пришло в голову попробовать: не пробьет ли пистолетная пуля отвал
плужного лемеха, который изготавливается, как ему было известно, из довольно прочной стали. Костя отошел
шагов на двадцать, вытащил пистолет, прицелился и выстрелил; в лемех он попал и, ободренный успехом,
выстрелил еще и еще.
Все было хорошо, Костя стрелял метко, пистолетная пуля отлично пробивала сталь отвала. Но на границе
поднялась тревога.
Час спустя Костя стоял перед капитаном Изотовым в служебном помещении заставы; капитан Изотов,
нервничая, расхаживал вдоль окон и говорил:
— Подняли в ружье всех, кто отдыхал, кто спал после ночных нарядов, сорвали у людей отдых.
Сообщили в штаб. Теперь штаб ждет наших донесений. Что мы донесем? Лейтенант Колосов развлекался —
это, что ли? Вот и пишите сами донесение и подписывайте его сами, вы мой полноправный заместитель.
Действуйте!
Костя написал такое донесение и подписал…
Нет, не только из волнующей романтики состояла пограничная жизнь. В ней было больше трудовых,
нелегких, суровых будней. Она не давала залеживаться, засиживаться, лениться, она все время будоражила
мысль, держала начеку, волновала. И странно, что именно это и тянуло к ней.
— Кто хлебнул нашей жизни, — говорил как-то капитан Изотов, который в пограничных частях
прослужил уже четырнадцать лет, начав рядовым солдатом, — тот навеки
товарищ Колосов. Поеду, бывает, в отпуск, на родину, к родителям, и не удержусь — хоть на неделю, хоть на
пять дней, да раньше срока еду на границу. И в отпуске-то ходишь сам не свой. С первой ночи берут тебя думки:
а как-то там сейчас, на заставе, что ребята делают, спокойно ли?
Обязанностей у Кости была уйма. У пограничников не то, что в войсковых частях. У них совсем иной,
непохожий распорядок дня. В войсковых частях все четко, ясно и просто: во столько-то утра подъем, во столько-
то завтрак, потом занятия, обед, отдых, снова занятия, наконец отбой.
У пограничников круглые сутки уходят наряды на границу, круглые сутки они приходят. Странно
выглядит казарма, где среди белого дня спят на койках солдаты, странно выглядит столовая, где в три или
четыре часа ночи обедают несколько пограничников. И вот при таких условиях Костя должен был каждому
пограничнику спланировать его задачу на каждый завтрашний день. Ежедневно вечером эти задачи объявлялись
личному составу или капитаном Изотовым, или самим Костей.
Вначале Костя путался в этих планах, робел, оказываясь перед строем внимательно слушающих солдат и
сержантов, стеснялся того, что он, сам еще мальчишка, должен отдавать приказы людям, многие из которых
гораздо опытнее его в пограничных делах. Но постепенно привык, освоился, перед строем держался уверенно.
Этот процесс привыкания, вхождения в должность облегчался тем, что на заставе, кроме духа беспрекословного
подчинения младших старшему, существовал еще замечательный дух дружеских отношений. Офицеры
состязались с солдатами в работе на спортивных снарядах, ходили вместе с ними на рыбную ловлю, сидели на
скамейках вечером в цветнике, разбитом посреди двора, и беседовали о семейных делах, о прочитанных книгах,
рассказывали разные случаи из жизни: кто что знал. Дружно пели. Когда Костя раздумывал о своей заставе, она
не умещалась в слово “подразделение”, она была для него значительно шире и воспринималась как большая
семья, спаянная одной общей задачей. Об этой задаче, во имя которой на заставе в лесу со всех концов страны
были собраны советские люди, ни на минуту не давали забыть пирамида в казарме с винтовками и автоматами,
участок земли на дворе, обнесенный заборчиком и с табличкой на заборчике: “Место для заряжания и
разряжания оружия”, и пистолеты на поясах у офицеров.