Молох Империи. Дилогия
Шрифт:
Все это он переживал сейчас вновь и вновь, стоя в толпе таких, как он сам. Он уже давно привык к смертям, приучил себя не думать о гибели, об ушедших друзьях. Не скорбеть. Но то, что произошло сегодня – это было что-то другое. Что-то страшное, звериное, дикое, бессмысленное и беспощадное истребление, демоническая вакханалия.
Мэк почувствовал боль, докуренная до предела сигарета обожгла пальцы. Выбросив окурок, он машинально и скрытно нащупал маленький лучевой пистолет, умещающийся в ладони. Это был его трофей и его тайна. Здесь, на Ирбидоре, ходить безоружным опасно, а у легионеров нередко отбирали оружие после боя. Вот и теперь им приказали сдать стэнксы и другое оружие. Скоро должен был объявиться
Когда этот момент настал, Мэк искоса следил, как высокий и крепкий нишит, глава БН, обходит строй за строем бээнцев и легионеров. Теперь Мэк видел его, своего врага, человека, которого ненавидел всем сердцем.
Когда Ивола поравнялся с его шеренгой, Мэк почувствовал то, чего не чувствовал никто – обреченность Иволы, обреченность себя. Мэк приготовился к смерти. Тонкий, но мощный луч прожег эфору безопасности левый висок. Прежде чем охрана успела среагировать, второй луч пережег шею падающего тела.
…Было абсолютно темно. Ни малейшего лучика света не проникало сюда. В воздухе пахло сыростью и испражнениями. Мэк сидел облокотясь о шершавую стену, ныла каждая клеточка тела, безумно раскалывалась голова, накатывали приступы тошноты. Он был жив, хотя, с его точки зрения, это было самым невероятным фактом. То, что произошло после убийства Иволы, он помнил смутно, как будто это происходило не с ним. После второго выстрела он успел заметить чьи-то руки и защитные шлемы. Что-то больно ударило по затылку, и Мэк потерял сознание. Очнулся он уже здесь. Как и сейчас, тогда было совершенно темно. Судя по всему, его старательно избили, пока он находился в отключке. Потом избивали еще дважды.
Накатил новый приступ, Мэка вырвало желудочным соком. Перед глазами пошли яркие круги. Подождав, пока перестанет кружиться голова, он попытался встать и свалился. Тело отказывалось повиноваться ему, сил почти не осталось. Он так и уснул, в том положении, в котором упал.
Не было никаких снов, лишь черная пустота пропасти. Проснувшись, он осознал, что лежит на твердом и мокром полу. Мышцы задеревенели и вспыхивали болью, лишь только он пытался сделать движение. Но все же облегчение наступило хотя бы в одном – голова теперь болела не так сильно.
С невероятными усилиями Мэк подобрал под себя ноги и подполз к стене, о которую облокотился. Сколько он так просидел, определить было невозможно. Может быть полчаса или час, или два, хотя ему показалось, что вечность.
Со временем эта неподвижность стала невыносима, ему казалось, что он слился со стеной, стал одним целым с камнем или с тем, из чего она сделана. Почти ползком Мэк обследовал свою камеру на ощупь. Это было квадратное помещение пяти метров в периметре, с низким потолком, до которого можно было дотянуться рукой. В центре находилась лужа, образовавшаяся от капающей с потолка воды. Только теперь Мэк услышал звук ударов капель о пол.
В стене напротив отворилась дверь, свет почти ослепил узника, но он успел заметить, что вошли двое. Сильные руки, словно пушинку подхватили его и вынесли из камеры. Так как его ноги не могли состязаться с темпом шага конвоя, Мэка просто волокли. Мысли спутались. Ему стало все равно куда его тянут и что с ним будет дальше.
Какое-то чистое помещение, стол по середине и два стула. Серые краски и голые стены. За столом сидел человек, черты лица которого ускользали от Мэка. Узника посадили на стул напротив. Человек что-то сказал, потом начал монолог. Какая-то отдаленная часть сознания, наконец, стала различать слова. Мэк сидел и что-то отвечал, в голове стоял туман. Пришла мысль, что возможно ему что-то ввели, хотя он знал, как действуют психотропные препараты, транквилизаторы и прочая дрянь. Явных симптомов не было, но кто знает, чем располагает БН?
Разговор был непродолжительным,
На следующий день усиленный конвой вывел Мэка из места его временного содержания. Не смотря на пасмурную погоду, непривычный дневной свет бил в глаза, свежий ветер холодил ссадины. Узника погрузили в гравитолет, охрана расселась тут же, вокруг него. Полет продолжался более часа, за это время Мэк успел вздремнуть, в чем ему не мешали.
Гравитолет сел в полуразрушенном космопорте, где скопилось множество больших и малых имперских звездолетов. Самый ближний из них – линкор с опознавательными знаками БН, выкрашенный в глянцево-черное с серебристым номером и буквами названия "Эксер". К нему и повели конвоиры Мэка.
У трапа стояла до зубов вооруженная охрана, часть которой стала новым конвоем и проводила бывшего легионера в один из центральных отсеков на третью палубу, где располагалась каюта командира корабля. Впрочем, Мэк ошибся, не командира корабля, а вице-эфора Безопасности Нишитуран генерала армии Саторы.
Герметическая дверь каюты бесшумно закрылась, оставив вице-эфора и узника один на один.
Мэк огляделся. Строгая спартанская обстановка, минимум мебели, зато масса всевозможной аппаратуры. Ничего, что могло бы гореть. По всей видимости, это был рабочий кабинет, спальные апартаменты находились где-то в другом месте.
– Садись, – указал Сатора на кресло.
Мэк сел, заметив, что кресло слишком уж жесткое и непонятно из чего сделано. У вице-эфора было такое же. Но все же кресло есть кресло, было приятно ощущать его теплоту, да и жесткость не могла соперничать с полом и стенами камеры.
– Ты знаешь, кто я?
Мэк кивнул.
– Мне сказали по дороге сюда.
Для своего поста Сатора был относительно молод и, вероятно, его путь был не из легких. Естественно, он был знатного происхождения, ведь пост вице-эфора БН – вершина почти недосягаемая. А то, что он ее достиг, говорило об искушенности в непрекращающейся никогда закулисной борьбе за власть, борьбе, где действовали жесткие правила, где доверять до конца можно было только себе, где на пути наверх любое неосторожное слово может с легкостью стоить карьерного краха, опалы или даже смерти. Весь его вид говорил о стремительности, напоре, силе и, в то же время, об осторожности коварстве и хитрости. Выражение лица хранило маску жесткости, в остальном он не выделялся из остальных нишитов, такой же внешне холодный, отлично физически развитый и высокий.