Молоко волчицы
Шрифт:
– Во как расправлялись цари с бунтовщиками, - говорит Михей.
– Потому что Пугачев воевал за народ, а не только за казачью волю. А что он императором себя объявил, так это и в разведке бывает - мы с Гарцевым не раз выдавали себя за мужиков-лесорубов.
– Царь Грозные Очи - Петр Великий, - не слушает Михея Лунь, узаконил казачье войско. Люто боролся он с двоеперстием и бородами, а терцев самолично прибыл жаловать старым крестом и бородой. Как же казак мог бунтовать против государя, если виноделие, ловли, соль, лес, промысел монастырской икры не облагались налогами! Поработал казак лето - и мог табун кабардинских коней купить.
– Это было при царе Горохе! И соль, и вино, и морской
– Михей уже спорит спокойно, осмысленно.
– Ладно, - соглашается Лунь.
– Но взамен этого монархи поставили казаков на казенный кошт как первых защитников отечества. Выдавали порох, свинец, денежное довольствие, хлебное жалование - столько-то четвертей муки, четвериков овса и крупы, столько-то фунтов соли и водки, каждому по чину. Давали и казачьим вдовам, если растили царю сынов. Из Оружейной палаты нам отправляли бердыши, палаши, стрелецкие знамена, польские жупаны, шведские камзолы да мантии, хотя и секиры, и камзолы казаку ни к чему - вот она, шашка острая! Даже и пик поначалу не было. Наши деды с шашками против пик ходили, развеют татарву, как мякину, потом пики рубят и кашу варят на них!
Казаки засмеялись - знай наших!
– Складно говоришь, Роман, - не сдавался Михей.
– А почему в наших семьях родится по двадцать душ детей, а выживают трое-четверо?
– На то господня воля!
– Потому что лечимся молитвами, свяченой водой, шептанием. А о казачьем богатстве один генерал-инспектор писал: "Бедность их ужасающа, офицеры вынуждены продать серебряные знаки и шарф".
– Там же написано: "Его спартанская бедность позолочена лучами военной славы", - воспрял Лунь.
– Главное богатство казака не дом, а верность присяге, войску. Живи под плетнем, а церковь чтоб восьмиглавая. В старых письменах нас именуют горстью. Сто человек всего держали однажды Азово-Моздокскую Линию, от моря до моря. А налетали на Линию разные хангиреи тысячами конников. Или ты бабу-казачку сравнишь с мужичкой? Про наурские щи слыхали?
– Чего, чего?
– придвинулись к рассказчику казаки.
– В станице Наурской было. Налетели Магометы. На валы бросились и бабы, в нарядах, монистах - стоял годовой праздник. Орудовали вилами, топорами, вар лили и - туда же!
– поспевшие щи со свининой. Так потом и спрашивали обожженных горцев: "Не в Науре ли щи хлебал?"
– А казаки не пробовали на вкус, какой он, карачаевский или чеченский кинжал?
– заступился за горцев Михей.
– Только посинелые языки вываливались. Горцы - это тоже казаки, что остались на кручах со времен Великого переселения народов. Перемешали тогда гунны котел человечий медными мечами. Кто уцелел, прижился в горах, привык видеть тучи снизу, отбивался от всех, пускал корни в камни. У нас крест и станица, а за спиной Москва. У горцев Коран и аул - отступать некуда. Потому и верит в своего магометанского бога так, что молитву не могли прервать наши николаевские солдаты. Потому и блюет весь аул, если ветром принесет запах свиной каши от наших биваков. Земля у них богатая, а за пшеничный хлеб с яра сигнут - только и знают мамалыгу кукурузную. Яблоки ели лесовые. Налетела конница Шамиля на славный садами Кизляр. Сады и помешали штурму. Муллы и беки орут - бесполезно: солдаты ихние полезли на ветки, набивают пазухи грушами да виноградом, известными им лишь по Корану. Виноград-то лучше пороха на вкус...
Из соседней балки быстро бежал по земле туман. Кони, седла, бурки, трава повлажнели. Казаки подбросили сушняку в огонь, открыли баклагу с общим спиртом и продолжали беседу в теплом дыму, с погорячевшей кровью в жилах.
– Виноград, он, конечно, сладкий, - как бы соглашается Лунь.
– Но сам говоришь, что молитву горца не прервет ни русская шашка,
– сказали ему.
– Сам аллах, великий, вечный, будет вещать твоими устами!" И Ушурма стал Ших-Мансур - святой проповедник. В первом сражении ему неслыханно повезло - с горсткой всадников он перерезал двухтысячный русский отряд. Тогда все аулы поверили и встали под зеленое знамя пророка. Ших-Мансур называл себя пастухом. Наши деды дразнили его "пастух-волк", потому что настоящий бог наш Иисус Христос.
– Богами всегда прикрывали войны.
– Михей Васильевич, помнишь того пленного чеха, который сказал старую чешскую поговорку: "Не видать Праге свободы, пока русский казак не напоит коня из Влтавы". У русского народа есть миссия: спасти мир, утвердить христианство. Народ наш богоносный, избранный. Вот скажи, для чего Иван Грозный женился на черкешенке?
– Он семь раз женился!
– Чтобы обратить малые народы на путь истинный, Так и Петр Великий посылал за границы не только арапов, но и горских князей, женил их на высокородных фрейлинах, поручал командование полками.
– Войной не обратишь, а озлобишь.
– Война - казачья пашенка.
– А теперь Россия решила: долой войну навсегда!
– Был такой греческий философ Гераклит Темный из Эфеса, знаешь, конечно?
– спросил Лунь, постругивая палочку.
– Нет, - Михей смутился.
– Так вот он раз и навсегда определил: в о й н а е с т ь о т е ц в с е г о. Не было на Кавказе войны - и не было сел, хуторов, станиц, и даже названия им дала война: Безопасное, Незлобная, Недреманная, Пикетная, Преградная, Сторожевая... Есть и по истории названные: Вавилон, Спарта, София, Воронцовская, Суворовская...
– Мне по душе другие, - кидает сучья в огонь Михей.
– Виноградная, Ореховская, Сладкая, Благодатное, Отрадная, Прохладная, Дивное, Изобильное... Только за этой красотой всегда были пуля, аркан, колодка так и носи с собой чистую рубаху. А чего бы, братцы, и нам, и горцам, и всем народам не пахать сообща, земли хватит...
– А товарищество?
– вскипел Лунь.
– Так я же за товарищество!
– И какой тебе дурак, прости, господи, хорунжего жаловал! Что есть станица? Отряд, легкий или зимний. А мужик с коня упадет! Есть же всякая Кострома да Псковщина - вот и пускай мужики там сидят по берлогам!
– Я казак, а казаков боюсь, - строго говорит Михей.
– Покойный наш командир Павел Андреевич рассказывал вроде бы притчу, как в древности образовался человек. Сперва все - ну, рука там, глаз - жило отдельно, самостоятельно. Потом в темных болотах сплетались кое-как. И бывало, хвост змеи срастался с человечьей головой, получались разные чудовища. А уж потом отделился человек. Так и казаки получились - того-сего отовсюду. Казак голову дитячью погладит со слезой - и тут же срубит другую голову. Песню так пропоет, что заплачешь сам не свой, - и тут же сулемы в чужой колодезь подсыплет.
– Грешен и казак, да волен! Сами на кругу кликнем, кому атаманить, сами по жребию дадим наделы. Повинность у казака одна - защищать Россию от всякого вторжения. А теперя кадеты да Советы будут шкуру с нас драть, ровно с мужиков, и хлебушко казачий до выгребу пойдет пролетарьяту!
– И мужики люди. Чем ты лучше Оладика Колесникова, который платит за все?
– А разве, Миша, про Оладика писали камер-юнкер Пушкин, поручик Лермонтов, Толстой-граф? Как они позолотили нашу суровую жизнь! Или ты, Миша, умнее того поручика Миши, что сложил буйну голову под Машук-горой?