Молоко волчицы
Шрифт:
– Осталась я вдовой сам-четвертый. Пашу, сею, от людей не отстаю. Работа наша полевая. Куда детей? С собой на загон беру. Старшие помогают, младшенький Глеб в балагане жевку сосет. И чтоб его ящерки или хомяки не покусали, я там собаку за сторожа привязывала. А водились у нас собаки от волка. И правда, гавкали с воем. Сучек мы так и звали Волчихами.
Вот прихожу я в балаган полдничать, а Глеб, было ему годика два, Волчиху сосет - у нее дома кутята оставались. Спужалась я, не приведи господь. Она его славночко так лапами обняла и рычит на меня - мать, да и
Так говорила мать, а в станице плели разное, будто Глеб и мясом живым питался, и умел оборачиваться в волка и прокусывать людям шеи.
Подлечивая раны, Михей жил с матерью и братом и, на удивление Глебу, занимался хозяйством - кормил поросят, утром выгонял, а вечером встречал овец и коров, чистил сараи, плотничал и шорничал.
Дядя Анисим шептал в чихирне и за углами:
– Написано: сын на отца, брат на брата. Враг проберется в твой дом женой, другом, сыном. Поля засеются костью, черепом. Станичники наши просились домой хоть на час на детей взглянуть, а Советы встретили их огнем. Сатана ликует...
Родня белых спешно седлала лошадок и скакала разыскивать сотню отцов, братьев, сыновей. Жены среди бела дня несли в горы харчи, табак, слухи.
Михей Есаулов подстерег пророка, взял за черное серебро бороды и потянул вразумительно:
– Язык у тебя длинный, дядя Анисим. Будешь брехать - укоротим.
Пророк замолчал, но старушки-богомолки стали шептать. Казаки продолжали уходить в белые. Рос саботаж. Наступала спекуляция.
Смутными привидениями, роняя туманный прах, воины Апокалипсиса вышли на красных конях...
Решением Совдепа был создан особый отряд по борьбе с тайной и явной контрреволюцией, бандитами, ворами, саботажниками, спекулянтами. Отряд возглавил Андрей Быков. Внутри отряда был революционный трибунал - суд, решения которого нельзя обжаловать, нельзя подать апелляцию или кассацию в высшую инстанцию. Помимо судей, в ревтрибунале были следователь, обвинитель и исполнитель приговоров. Следователем была Февронья Горепекина, она ходила в шинели и галифе красного сукна. Деятельность особого отряда и ревтрибунала была разнообразной - чаще обыски, аресты, допросы, суд, конфискации, реквизиции.
Однажды и во двор Есауловых вошли чекисты.
– Вот он, - показала Горепекина на Глеба.
– Хозяин?
– спросил молоденький Васнецов.
– Ага, - с трудом ответил Глеб.
– Почему не выполняете предписание Совдепа сдать всех верховых коней?
– У меня верховых нет.
– Не бреши, - сказала Горепекина, - ты их в фаэтон запрягаешь!
– Отмыкай конюшню!
– старается басить Васнецов.
– Постойте... братец Михей...
– Стоять некогда!
Вывели пару белых. Увели. Глеб утирал слезы. Хмуро отвернулся Михей. Обидой окаменело лицо матери.
Подумал Глеб, не бежать
Денис действительно разговаривал с Марией о женском равноправии, о школах, в которые пойдут ее дети, о будущем мире. Она отвечала ему всей душой - красив, приветлив, добр председатель Совдепа. К тому же друг братца Антона. Нравился ей и другой друг брата - Михей Есаулов. По субботам друзья вместе с Федором и подросшим Федькой парились в бане у Синенкиных, потом пили из самовара чай. Разок приметил Михей, что Мария, пока парился Денис, выстирала ему белье, высушила утюгом и заштопала рубашку.
Федор любил расспрашивать фронтовиков о германской кампании, долго пытался понять, что такое танк, и, все поняв, спросил:
– Сколько же пар быков таскают его?
– Машина это, дядя Федор, как чугунка!
– смеялся Михей, балуясь с племянницей Тонькой.
– Чугунке рельсы надобны!
– А эта без рельсов прет по болотам, лесам, камням. И людей косит бессчетно, тысячами валит. Она сама в рельсы обутая.
– Какая же это война? Это смертоубийство!
– поучал Федор.
– Вот мы, бывало...
Иногда три друга помогали Федору по хозяйству - благо ни у кого своего хозяйства не было. Перекладывали сено, чистили колодезь, поправляли стены. Тут же и Мария и ее дети. Михей понимал тоску брата Глеба, пересказывал ему о семье Синенкиных и иногда кольнет шильцем: мол, Денис парень хоть куда, вот и пара Марии-вдове. От этого и Михей становился Глебу неприятен, и тогда он думал о Спиридоне, страдальце и мученике, и жадно ловил слухи о том, что белая сила скоро отвоюет Кавказ - и тогда конец смехам-шуточкам Дениса и Марии.
Появлялся у Синенкиных и старший сын Александр, "скубент", как безжалостно называл его Федор. Революция застала его в читальном зале. Странно повел себя Александр, услыхав о революции: сын простого крестьянина, правда с двумя дипломами о высшем образовании, он в безотчетном страхе бежал в горы, жил как дикий в лесу несколько месяцев, и потом его отловили охотники, пригнали домой к человеческой жизни. Он опамятовался и теперь считал себя уже пострадавшим за народ, близким знакомым многозначительно намекал, что в свое время состоял членом тайной организации. Он вспомнил свое славное прошлое в беседе со случайно встреченным князем Арбелиным - встретились они в библиотеке. Александр переболел и тайной живой клетки, и происхождением мирозданья, и садоводством и теперь увлекался археологией. Оказалось, что и князь интересуется раскопками прошлого. Но в тот раз он сказал Александру: