Молот ведьм
Шрифт:
Тот впился взглядом в лицо Джустиниани, и черты мессира Альбино исказила чуть заметная напряжённая гримаса — не то потаённой зависти, не то болезненного любопытства: мимику этого лица Винченцо до конца не понимал.
Но он знал, сколь мало можно прочесть по его собственному лицу, и остался безучастен.
Тут, однако, мессир Альбино вспомнил, что засиделся и напрасно отнимает драгоценное время хозяина, человека, как он сразу понял, высокой учёности и большого ума, после чего торопливо откланялся.
Проводив его, Винченцо вернулся в библиотеку.
Размышления его были сбивчивы и сумбурны, но сам Джустиниани любил быть последовательным: вначале он сжал с краёв обложку книги и убедился, что записка неизвестного Веральди исчезла. Это было ожидаемо.
Но вот слова Альбино о Гвидо…
Винченцо вспомнил, как умирающий протянул ему трепещущую ладонь, пытался подняться, соскользнул на подушку, однако с непонятной настойчивостью тянул и тянул к нему руку. Помнил он и сухость, даже призрачную лёгкость дрожащей длани больного, её предсмертный трепет, свист губ, слова «возьми…»
Но мысль о том, что он получил от дядюшки какую-то силу, была под стать здравомыслию спиритического сеанса. Вину и грехи дяди Гвидо Винченцо простил. Простил его бездушную жестокость и мстительность. Господь ему судья. Но мысль о том, что завсегдатай модных салонов и заядлый волокита, кутила и картёжник, его сиятельство граф Гвидо Джустиниани, его дорогой дядюшка — маг и колдун, который не мог умереть, пока не передал ему, ближайшему родственнику, своих магических способностей, — неожиданно произвела на Винченцо необычайное действие: он расхохотался.
Его несколько минут сотрясало смехом, так, что и глаза заслезились. Дурной анекдот, ей-богу.
Однако хохот его вдруг резко прервался. Шутки шутками, а странность вчерашнего бесовского видения, причин которого Винченцо, сколько не искал, не находил, теперь хоть в какой-то мере прояснилась. Но Джустиниани не верил в возможность совращения человека в область дьявольскую без его добровольного согласия, сам же он, не имея нужды ни в самоутверждении, ни в мести, ни в деньгах, ни в запретных утехах, не нуждался и в силах, могущих даровать всё это.
Он не соглашался принимать никаких дьявольских даров. Душа дороже. И, собственно, почему это его милейший дядюшка не передал свои дивные сатанинские дары крестнице? Это ведь тоже родство, только духовное. Что ему за разница? Джованну не надо было разыскивать по окраинам Рима, она всё время была под рукой. Почему же дражайший родственник ждал его, своего племянника Винченцо Джустиниани, ненавистного и проклинаемого, чтобы вручить ему, против его воли, таинственные силы тьмы?
«Нет уж, милый дядюшка, спасибо. Взрослением и школой жизни я и вправду обязан тебе, но свои бесовские таланты забери, дражайший родич, с собой в могилу».
Тут Винченцо, однако, и вовсе помрачнел и насупился. Минувшая неделя проступила вдруг совсем новой гранью. Почему все эти люди так странно смотрели на него? Почему не сводил с него глаз старик Канозио? Почему Массерано спросил, застал ли он Гвидо в живых? Почему Гизелла Поланти столь настойчиво приглашала его к себе ещё со дня похорон?
А неожиданная встреча на кладбище с Марией Леркари? Что она там делала? Она вдова, но муж её похоронен не в Риме, а в Неаполе. Винченцо был ещё мальчишкой, когда тот умер, и он помнил, как обсуждали распоряжение покойного о семейном склепе. Между тем старая ведьма нашла его на погосте и тоже настоятельно зазывала к Поланти, прося не забыть о её вечере. Зачем?
И почему донна Гизелла так упрямо и неотступно домогалась, чтобы он сел за этот чёртов стол спиритов? Почему вновь и вновь затевала нудные разговоры о магии?
Полно. Не мерещится ли ему то, чего нет?
Жизнь Гвидо оборвалась безвременно, и умирал бедняга в адских муках. Но это, как назло, подтверждало слова Нардолини. Это святые умирают, засыпая. Дьявол — лжец, отец лжи и человекоубийца искони. Он может только одурачить и убить, и весьма мало заботится о комфорте своих подопечных.
Но он-то, Винченцо, тут при чём? Что ему за дело до глупых грешных увлечений и весьма опасных игр с дьяволом всех этих пустых людей? Какая ему разница, что произойдёт девятнадцатого мая в доме Батистини в десять сорок в новолуние?
В коридоре прошуршали чьи-то шаги. Это был не Луиджи, шаги камердинера Винченцо уже знал.
На пороге библиотеки появилась Джованна. Глаза её из-за окружавшей их тени казались огромными и больными, волосы не были убраны, лишь небрежно заплетены в косу. Она хотела что-то сказать, но, увидев его насупленное лицо, остановилась. Кот Трубочист мрачно посмотрел на неё и замер неподвижно, и только хвост его напряжённо сновал слева направо.
Винченцо быстро встал, указал ей на кресло и тут же сказал:
— У меня возникли новые вопросы.
Джованна болезненно искривилась, но Винченцо, поднявшись и расхаживая по книгохранилищу, не заметил этого. Однако он не продолжил, как она боялась, разговора о Рокальмуто, но отрывисто спросил:
— Мой дядя, ваш крестный, никогда не удивлял вас чем-либо? Соберитесь, это важно, — голос его был резок, сам он казался странно озабоченным и возбуждённым.
Джованна растерялась, столь неожиданный вопрос подлинно удивил её. Джустиниани заметил её оторопь и настойчиво уточнил:
— Вы замечали за ним что-нибудь необычное?
Джованна закусила губу, почувствовав, что сердце бьётся рывками. Этот человек, хоть уже не вызывал ненависти, пугал её. Она судорожно вздохнула и, памятуя, что с ним нельзя говорить дерзко, тихо ответила.
— Он предугадывал будущее, часто от его слов у меня проходила головная боль. У него были книги…
Он стремительно наклонился к ней.
— Где? Здесь, в библиотеке? — удивился он, ибо во время ремонта ничего подозрительного в книгохранилище не видел.