Монах Ордена феникса
Шрифт:
Альфонсо бросился бежать, и не останавливаясь бежал до самого шиповника, где и упал, задыхаясь от быстрого бега и боли во всем теле. Некоторое время он сидел на прохладной, зеленой траве, приходя в чувство – все таки возраст двадцатипятилетнего старика давал о себе знать – натирал подорожником раны на теле, осматривал свое снаряжение, одежду, сумку с травами. Все это находилось в плачевном состоянии, кроме сумки – сделанная из хорошей, телячьей кожи, она даже не протерлась до конца, хотя и носила на себе следы волочения по земле. Травы, деньги в карманах, были целы. Хоть здесь повезло.
Кое –как отдышавшись, медлить было нельзя, Альфонсо поднялся, и пошел вдоль баррикады из шиповника искать точку входа – узенькую тропинку, где аккуратно и кропотливо были вырваны смертельные шипы этого колючего растения. До точки оставалось метров пятьдесят, однако идти до нее, рискуя снова оказаться в чертополохе не пришлось – Альфонсо открылась целая дорога – кто-то своим мощным телом пропахал кусты шиповника, переломав все ветки, расчистив путь шириной в метр. Вокруг валялись отстрелянные иглы, но крови нигде не было, шипы не только не убили это чудовище, они еще и не пробили ему шкуру. На крайней от дороги ветке колыхались на ветру, словно флаг на башне крепости, чьи то штаны, с порванной штаниной и испачканными коленками. Альфонсо мысленно посмеялся: снова какой то преступник сбежав, пытался спрятаться в лесу, хотя большинство самых отъявленных негодяев предпочитало смерть на медленном огне, однако расстался со штанами, и, скорее всего, с жизнью. Он уже хотел пройти мимо, но что-то его остановило – он посмотрел на штаны внимательней, потом постучал по ним палкой – мало ли какая мерзость в них спряталась, и сунул руку в карман. То, что он вытащил из кармана, заставило его сердце отчаянно колотиться, хотя он и не знал, что он вытащил. Это была вещица, изготовленная из неизвестного материала, прямоугольная, с закругленными углами, непонятными символами и знаками, на которые можно было нажимать, если хотелось заняться действительно чем нибудь бесполезным. Пользы от этой вещи было меньше, чем от камешка – она была слишком легкой, кинуть ею в кого нибудь было нельзя, но Альфонсо обомлел от радости – это был артефакт из Волшебного города. Это было мощнейшее оружие, которым можно было покорять целые страны, подчинять себе тысячи людей одним движением руки, лечить болезни, проходить сквозь стены, а может и летать. Правда, как этим пользоваться, Альфонсо не знал, но разгадав символы в волшебных книгах, можно было бы заставить артефакт работать. Пачка песедов, извлеченная из другого кармана, была лишь жалкой пародией на тот успех, который ощутил Альфонсо до этого.
– Черт, – вдруг подумал Альфонсо, – а ведь это мои штаны.
Он посмотрел на них внимательно – форма растяжек на штанах идеально совпадала с формой ног Альфонсо.
– Это что же Пузо меня, без штанов что ли тащил? А зачем я их снял? Откуда у меня эта вещь?
Чертополох, кроме своего яда, боли бреда и смерти дарил еще один “подарок”– забвение: уколотые обычно не помнили, что с ними было, просыпаясь (если повезло проснуться, конечно) удивленно разглядывали свои окровавленные руки, не понимая, что произошло. Альфонсо же помнил то, что лучше бы забыл-поцелуй ведьмы и Сарамона, но не помнил то, что хотел бы помнить – как попал в лес, почему потерял штаны и откуда у него волшебный артефакт.
Альфонсо потряс головой и спрятал артефакт в карман- время для разгадывания загадок было совершенно неподходящее. Нужно было пройти полянку со змеями, пока волк не заставил его пробежать ее в темпе.
В уши верующих, которые заполняли церкви по воскресениям, из уст святых отцов, вместе со слюной и запахом кагора, летели душещипательные проповеди о демонах, пожирающих душу неправедных, о Сарамоне – алкающим разума слабых верой в Агафенона и волей к спасению, о ведьмах с их проклятиями ритуалами и конечно же, о страшнейшем из когда либо созданных существ – о Кариизии. От леса отгородились длинной, высокой Стеной и молитвами, но щупальца скверны все равно проникали из леса в лоно просвещения и очищения, и иногда, вышедшего из леса могли просто поднять на вилы сами местные жители, если заподозрили в связях с лесом, дабы эти щупальца оборвать. Альфонсо был одним из таких щупалец, но обрываться на вилах он не хотел.
Выходили из леса ходоки обычно рано по утру – когда, после нападения Черных птиц на дежурных на Стене, вместо охраны висели кровавые ошметки от охраны, но сегодня Альфонсо, из – за возни с живностью леса, опоздал до смены караула, и теперь там стояла целая охрана, которая, к тому же, неотрывно пялилась на дорогу.
Альфонсо полз до дороги на коленках, скрываясь в высокой траве; время от времени он останавливался, осматривался, потирал ушибленные ребра, затем полз дальше. Вылезать из травы на дорогу он не решился – стража словно смотрела прямо на него (хотя, похоже, высматривала кого то на дороге), по этому пришлось лечь в траву, проклиная жаркое, июньское солнце, кожаную куртку, натертую свиным салом – чтобы не скрипела, и того, кого так высматривали на стене.
Хорошо хоть ждать пришлось не долго – на горизонте появилось и стабильно начало расти облако пыли, потом в ней возникла черная точка, которая и стала увеличиваться, принимая форму лошадей, усердно и отрешенно тянущих дорогую карету.
Засуетились стражники: поднялся дикий ор командира, все забегали, чуть не сталкиваясь лбами, впопыхах натягивая на себя шлемы, поднимая щиты и копья, сверкали на солнце начищенными доспехами. Солнышко заботливо ласкало лучами света и их, и Альфонсо, который, сомлев от жары в своей кожанке, глядя на железные костюмы солдат, мысленно отвесил им поклон. Он сам был какое то время пехотинцем в армии, и ощущения карася на раскаленной сковородке ему были вполне знакомы.
Альфонсо наблюдал за ними еще минут пятнадцать, пока что-то не заставило его обернуться. То ли сработало звериное чутье, то ли всплыла шальная мысль, которую надо было проверить от нечего делать, но как бы то ни было, волка Альфонсо заметил вовремя, хоть и случайно. Тот стоял у края травы, на выходе из леса и нюхал воздух. На лбу, свисая прямо на глаза, мотался из стороны в сторону рваный, испачканный бант, и никогда в жизни, при встрече с волками, Альфонсо не испытывал такого страха, как от этого, невинного куска тряпки, на макушке огромного зверя. Волк настроил уши в сторону приближающего топота копыт, внимательно посмотрел на стену, как понимающий чего то в людских порядках, увидел Альфонсо, пригнулся к земле и пошел сквозь траву. Альфонсо вжался в землю, скукожился, как мог, притворился пеньком, но нюх лесного зверя обмануть невозможно, и вскоре волчья голова вынырнула из травы неподалеку и оскалилась, злобным рыком, приближаясь медленно и неотвратимо. Одновременно с этим на дороге загудел стук множества копыт, воздух разорвал скрип колес и свист кнута, вперемежку с криком кучера, матерящегося на вечно медленных, по его мнению, лошадей, и остальными звуками быстро едущей кареты. Вырвались из пылевого облака рыцари в чёрных, как мысли самоубийцы, доспехах, с позолоченными гербами на щитах, и стягах на длиннейших древках копий. Огромные лошади, вколачивая копыта в камень дороги, тащили за собой богато украшенную вензелями, белую карету, сверкающую золотом, роскошью и богатством. Волк посмотрел на кортеж, неуверенно оскалился, и большими прыжкам бросился к Альфонсо. Альфонсо, резко вскочил на ноги, и быстро перебежав дорогу прямо перед передними всадниками, побежал к воротам крепостной стены. Расчет был прост, как палка без сучков – волки обычно не выходили из леса и не нападали на большое скопление людей, однако это был какой то странный волк. Едва не получив копытами по пяткам – так близко он пронесся перед экипажем, Альфонсо намеревался бежать в город не останавливаясь, чтобы благополучно спрятаться, пока есть время, но услышал позади такие звуки, что остановился и посмотрел назад.
Волк побежал за Альфонсо и черная туша его громадным камнем влетела в экипаж, прямо в толпу копьеносцев, сбив двух из них с лошадей. Раздалось такое дикое ржание, что оглох бы, наверное, сам Сарамон; лошади, обезумев от ужаса, вскакивали на дыбы, роняя оставшихся рыцарей на землю с жутким грохотом, словно перевернулась телега с медными тазами. Лошади, которые тащили карету, в панике ринулись, кто куда и моментально запутались в упряжи, попытались разбежаться в разные стороны, выламывая оглобли, потом все же обрели единство и, волоча одного своего несчастного упавшего собрата, понесли карету с дикой скоростью, прямо по ошеломленным копьеносцам, сбив с ног волка, проминая копытами и колесами кареты доспехи. Мясистые зады рыцарей не простили карете такого издевательства: подпрыгивая на таких ухабах, она несколько раз подлетела, и, исторгнув откуда то изнутри себя дичайший женский визг, с хрустом грохнулась на дорогу. С этих пор пути кареты и ее левого, заднего колеса разошлись – колесо покатилось прямо, а карета, вместе с кувыркающимися лошадьми и вопящим кучером улетели в канаву рядом с дорогой.
Первым из кучи тел, оставленной лошадьми на дороге, выскочил волк – с окровавленным боком – подарком кабана, окровавленной лапой – подарком червя, с пыльными следами колес кареты поперек спины и красным бантиком на макушке – он действительно казался выходцем из ада. Копьеносцы повскакивали на ноги, на секунду замерли, ошеломленно глядя на зверя, и черная масса клыков, зубов и шерсти бросилась на солдат со всей яростью Леса, дающей право на свое существование. Сначала показалось, что латники нанижут волка на копья, как мясо на шашлык, но шкура его была непробиваема, мощные лапы ломали древки, как прутики, и осиротевшие железки копий взлетали вверх для того, чтобы бесполезно звякнуть о землю и скромно затихнуть. В агонии битвы волк кружился, как заведенный – удары сыпались на него со всех сторон, но и когти зверя сшибали с воинов шлемы, вместе с головой, ломали пополам щиты, массивными челюстями волк вырывал руки из плеча, дергая головой из стороны в стороны выламывая их из суставов. Последний рыцарь бросил оружие и попытался сбежать, но черная туша пригвоздила его к земле лапой: сквозь лязг раздираемого металла и вопль размазанного ужасом человека, взлетел в небо громкий рык, резанул ухо хруст сломанной шеи.
Среди дороги, в луже крови, в клочках разорванных доспехов и тел, стоял волк, весь с ног до головы покрытый кровью, стоял, тяжело дыша, почти задыхаясь. Пламя боя в глазах его погасло, ноги почти не держали его тело, лишь привычно застыл оскал на исцарапанной, избитой чёрной, окровавленной морде.
Все произошедшее заняло несколько секунд, и эти несколько секунд превратили грозного волка в слабую собаку, бегущего Альфонсо в нападающего Альфонсо. И правда, тот сделал то, что никогда бы не подумал сделать в здравом уме – он побежал на поле битвы, схватил меч, выдернув его из спазмически сжатой руки командира отряда, и бросился на волка. Тяжело дыша, вывалив язык, ждал волк новой драки не на жизнь, а на смерть; он был слаб от потери крови, обессилен от битвы, но он живет по законам леса, а там – нет благородства, нет слабых, там есть мертвые и живые.