Монах Ордена феникса
Шрифт:
Через две секунды погоня начала становиться бессмысленной – четыре ноги, даже с копытами, не оставляли шансов двуногому. Альфонсо рефлекторно перепрыгнул через нору подземного червя, увернулся от колючих веток смородины – с очень большими ягодами – такими огромными, которых он не видел никогда –которые чуть не хлестанули по глазам, обогнул липкое дерево, кусты чертополоха. Бежал Альфонсо не оборачиваясь – все, что происходило с кабаном было понятно из грохота, который тот создавал. Вот он врезался в куст шиповника, который Альфонсо перепрыгнул, взвизгнул от попавших в него шипов, злобно запыхтел. Вот хруст коры – кабан прилип к липкому дереву, оставив тому в подарок клочок курчавых, вонючих и грязных волос. Альфонсо дождался, пока пыхтение не приблизится, и резко поменял направление бега на почти противоположное.
– Разозлил, – подумал Альфонсо. Он выиграл десять секунд. Развернуться и встретить кабана лицом к лицу – самоубийство, которое в планы Альфонсо не входило. Куда ножиком не ткни – везде кость, которую не прошибешь кувалдой, попасть в глаз – реально было бы, только если бы кабан не шевелился, а для этого он должен быть уже мертв. Убежать нельзя кабан – быстрее и выносливее. Исхитриться, и попасть ножиком в бок – это значит разозлить кабана еще больше, потерять нож, умереть от клыков, а потом, если удар был удачный, может кабан и сдохнет от потери крови. Можно было бы залезть на дерево, но тут была небольшая проблема – как ни странно, в этой части леса не было ни одного достойного, крепкого дерева, которое кабан не смог бы раскопать и уронить. Тем более, ничем не занятый зверь мог жить под деревом сколько угодно времени, а Альфонсо не мог.
Единственный шанс – подземный лес – амалиновая роща.
У дерева, кстати, были сочные, красные плоды, похожие на яблоко, но любое животное, прельщенное сводящим с ума ароматом, проваливалось в яму, где и погибало, пронзенное прочными, острыми ветками с длинными шипами, которые впивались в кожу как гарпуны. Потом эта яма зарастала густой травой, тоже плотоядной, готовой быстро прикрыть своими быстрорастущими стеблями ловушку за небольшую долю гнилой тухлятины. Хотя нет, не любое животное погибало в яме.
До самой ближайшей ямы – сложно, но все же различимой от остальной травы, осталось несколько шагов – как кабан злобно хрюкнул, и Альфонсо отпрыгнул в сторону, почти вовремя – кабанья туша с рыком пронеслась в стороне, но кабан успел подцепить клыком штанину Альфонсо и, уронив его, потащил за собой. Волочась по земле Альфонсо попытался остановиться, воткнув нож в землю; от резкого удара чуть не вывернулись сустав руки из плеча, лезвие ножа сломалось, и он пропахав борозду на девственно чистой поверхности дикого леса обломком клинка, остановился на краю ямы, когда порвалась штанина, упершись лицом в горку сорванных им по дороге трав. Кабан, прокатившись на жирном боку, рухнул в яму лавиной земли, визга и хруста веток, достигнув дна гулким ударом; облако пыли, похожее на гриб, быстро взвилось над землей и медленно поплыло на летнем ветерке.
Альфонсо вытащил ноги из ямы, сел на землю стараясь отдышаться, вытащил листья и ветки из штанов, проклял “поганую свиноту” за испорченный гардероб.
Мерзкое кабанье визжание резало уши. Обмотанный хлыстами колючих веток, кабан метался по дну ямы; освирепев от боли, грыз корни дерева, закидывал передние ноги на край ямы, пытаясь выбраться. Альфонсо выстрелил из арбалета в открытую кабанью пасть и увидел, как стрела пропала где то в темноте чрева. Кабан подпрыгнул и, обвалив край ямы, зарычал диким рыком, пытаясь клыками достать мерзавца.
Больше Альфонсо стрел не тратил, хотел было убраться подальше, пока этот зверь ненароком не выбрался, но, похоже, сегодня фортуна решила посмеяться над ним вдоволь. Пока Альфонсо разглядывал мечущегося в яме кабана, пытался отдышаться, успокоить бешено стучащее о ребра сердце, он находился в сладостном неведении того, что происходило за спиной, но обернувшись от ямы понял – вот теперь это конец.
Прямо перед ним сидел огромный, волк с любопытством разглядывающий происходящее. Сидел он совершенно неподвижно, сияя на солнце шелковистой, черной шерстью, сдвинув уши в сторону визжащего кабана, но глядя на Альфонсо, как зритель в театре, который ждет, чем закончится спектакль.
Поймав на себе взгляд Альфонсо, волк медленно, словно не решив – встать, или еще посидеть, поднялся на ноги, сморщил свой черный,
Но сейчас Альфонсо сидел, не шевелясь, ошеломленный тем, что видит перед собой.
На голове у волка, прямо между ушей, алел бант, собранный из красивой, шелковистой ленты, подвязанный на шее прямо под мощной нижней челюстью пасти.
Злобные глаза убийцы, мощные, мускулистые лапы, с острыми когтями, способными за секунду разорвать человека пополам, большие зубы, жестоко контрастировали с бантиком, которым мамаши завязывали косички девочкам. Даже в страшном сне Альфонсо не смог бы себе представить картину, в которой жертва волка, в предсмертных судорогах, уже видя перед собой свои внутренности, вдруг решила бы, что волк слишком некрасивый, и перед мучительной смертью завязала бы ему на шее бант.
Бросился волк на Альфонсо внезапно, резко и беззвучно, но, не заметив подземного червя, угодил передней лапой ему в нору.
Подземный червь рос и развивался в земле, выставив на поверхность земли свой зубастый, круглый рот, которым легко мог сломать, или даже оторвать ногу человеку. Много раз видел этих червей в норах Альфонсо, и научился их быстро отличать от земли, но он никогда не видел их целиком, и никогда не видел, чтобы кто то смог их выдернуть. Однако волк смог. Подпрыгнув от боли, он вырвал из земли порядочный ком, который осыпался, обнажив повисшего на лапе червя. Похож червь был на серо – зеленую колбасу, перевязанную ниточкой, как это делали мясники, с длинными шипами по всему телу, которыми тот держался за землю, чтобы его ненароком не выдернули; увидел его Альфонсо мельком, поскольку волк мгновенно разорвал червя на кусочки. Лапа волка вся покрылась кровью – видимо рана была глубокой, но не настолько, чтобы отказаться от пищи в лице Альфонсо. Лапы подняли два центнера волчьих костей и мяса легко, но немного криво – больная лапа не сработала, как здоровая, и Альфонсо умудрился увернуться от новой атаки, в полете резанув по волчье морде клинком. Клинком, которого не было больше. Он бросился бежать, оправившись от «бантичного» изумления, но удар когтистой лапы по спине, сравнимый мощью с бесполезностью сопротивления, ударил Альфонсо об землю с такой силой, что тот крякнул от внезапного сокращения легких и раскинул руки. Еще он успел перевернуться на спину, когда увидел перед собой оскаленную, злобную морду волка, карие, хищные глаза, нитку вязкой слюны, сползающей с вонючего языка и проклятый бантик, завязанный, наверное, самим Сарамоном. Зверь поставил на Альфонсо свою больную переднюю лапу, легонько, чтобы не раздавить, но острые когти впились в грудь, а прижатый к земле Альфонсо не мог дышать. В спину впился своими железными детальками арбалет, покалывали сквозь куртку острыми наконечниками сломанные стрелы. Но в данном положении все это были мелочи.
– Медлит, – подумал Альфонсо.
И тут в бок волка врезался кабан: окровавленный, злой, с застрявшими в шкуре ветками и комьями земли, обиженный, наверное, что про него забыли, словно таран снес он зверя с Альфонсо, чудом не понаделав в несчастном ходоке новых дырок копытами. Они вместе покатились по поляне, ломая деревья, кусты и поднимая в воздух листья и землю. В пыльном облаке мелькнули задние ляжки кабана, показалась когтистая волчья лапа, что то хрустнуло, взвизгнуло, захрипело, на весь лес. Икнув от боли в голове и ребрах, Альфонсо вскочил на ноги – очухиваться времени не было, выстрелил из чудом уцелевшего арбалета в возящийся, рычащий клубок двух тел одной из двух оставшихся целых стрел – пусть знают, кто здесь хозяин леса! Вместе со стрелой в сторону отлетела какая то железка – чуда не случилось – от перенесенных жизненных коллизий арбалет сломался.