Монастырские утехи

Войкулеску Василе

Это было колыхание живых волн сотни цветов и оттенков: королевский блеск пуха,

перьев, крыльев, плюмажа и хвостов один одного пышнее и надменнее. Везде в

неистовом смешении брызгами искрились золото и лазурь, зелень и райская голубизна,

красный цвет и осенняя ржавчина.

— Ну, что скажешь? — спросил, направляясь ко мне, Шарль.

Тотчас и я был окружен наводнившим двор и обрушившимся на нас валом несметного

множества живых существ. И тогда меня

осенило, что это были фазаны, сотни фазанов

всех сортов и возрастов, всех величин и цветов; они дрались, разбегались и сбегались,

возились у наших ног рядом с курами и цыплятами, с которыми вместе росли,— и все

просили еды у моего приятеля, а он, подобно богу, широкими жестами разбрасывал им

зерно. Я понял. Мы находились в фазаньем питомнике, расположенном в глубине леса,

и я возрадовался, как дитя. Друг улыбался мне. Когда птица немного успокоилась, он

передал миску с зерном слуге, и мы вышли из этого мятущегося круговорота, но тут и

фазаны разбрелись, согласно сортам и симпатиям, к открытым вольерам: молодняк —

под достойным водительством старшего сержанта наседок, а взрослые — хлопая по

воздуху крыльями в своем земном полете.

— Вот видишь,— сказал мой друг.— Эти живые существа надо оберегать и

защищать день и ночь. Иначе они погибнут все до единого меньше чем за неделю.

Отовсюду каждую минуту их подстерегают враги, видимые и невидимые.

Очевидно, я сделал какой-то жест или недоверчиво улыбнулся, считая, что друг мой

преувеличивает.

— Нет, нет,— произнёс он,—я не шучу. Здесь охота не запрещена ни на секунду и не

прекращается никогда. Это состязание между хищными зверями и смертью, с которой

они сталкиваются, поскольку, как ни старайся, почти никогда не удаётся оградить птиц

от опасности.

Говоря это, он поднял ружьё, которое я не заметил, и подбил сороку, опустившуюся на

ближайший тополь.

С тех пор началась для меня новая охотничья жизнь. Была она и в самом деле мелкая,

жалкая, без славы и перипетий, но отнюдь не лишённая очарования и неожиданностей.

Этот фазаний питомник посреди леса распространял свои сверхъестественные чары

очень далеко. Чаща бурлила, безумствовала от восторга. Волны и эманации,

излучаемые столь многочисленными живыми существами, долетали до хищников и в

чащобах дремучего леса и самой выси небесной. Возбуждённые, они парили, летели,

бежали, крались, пробирались через все кордоны, через все преграды, через все

препятствия сюда за вожделенной добычей. Огромный очаг жизни и вкусной пищи,

зажжённый моим приятелем, пробуждал аппетиты и постоянно

звал, притягивал

глубинными своими токами прожорливые рты и животы. Взбудораженные хищники

двигались стаями, они нападали в определенные часы, и мы должны были поджидать

их, встречать и противостоять каждому в соответствии с его нравом.

По утрам, на заре, появлялись сороки с белыми невинными грудками. Хотя деревья

вокруг были подстрижены, чтобы им негде было скрыться, они всё же находили способ

приблизиться. Они подстерегали из-за всех углов, таились подо всеми ветками, под

заборами и в воздухе. Их не пугали ни чучела на шестах, ни трещотки, которые

заставлял говорить ветер, ни ястребы, распятые на поперечных планках высоко в

воздухе. Они нагло опускались на стаю цыплят и хватали того, кто подворачивался.

Приходилось целиться в них очень тщательно, чтобы не попасть в наседок. Подстрелив

сороку, мы отрезали ей правый коготь и вешали его как трофей рядом с другими,

нанизанными на проволоку. За один месяц мы собрали сто тридцать семь таких когтей.

Вскоре после этого появлялись тюбики и сразу за ними насупленные соколы, за

которыми тянулись ястребы; чёрные или пестрые, они летали над лужайкой,

постепенно уменьшая круги, опускаясь всё ниже и ниже. И вдруг один из них нырял

оторопело, сражённый на лету пулей. Если бы только у него были целы крылья, он

сцепился бы с нами и мы с трудом уберегли бы руки от его страшных когтей. Им мы

вели счёт отдельно. Восемьдесят три чешуйчатые лапы — жёлтые, лиловые, синие —

висели на почетном месте.

В полдень над нами кружились кобчики с зубчатыми крыльями, алчные и гордые;

геральдические орлы и беркуты маячили в небесной выси, привлечённые запахами,—

бог знает с какой высоты они чуяли их своим сверхъестественным нюхом. Орлы

шпионили за нами из поднебесья, но редко какой из них спускался ниже, и потому нам

не удавалось их подбить.

И в это же время надо всем мелькали расшитыми серыми платками галки, жуликоватые

вороны, сойки-клеветницы, глазастые дятлы и опять говорливые сороки — они

акробатически ткали свои летучие узоры над фазаньим заповедником и не спускали с

него глаз, ни на минуту не ослабляя своего надзора. Ибо, по правде говоря, мы были их

дичью.

После полудня возникали другие хищники, голод преследовал их, и каким-то

таинственным путем они получили сведения об этой сокровищнице мяса в сердце

чащобы. Нам предстояло встретить осаду галок — любительниц сырых яиц, они