Монастырские утехи
Шрифт:
А сам снова сел во главе стола, напротив двери, поставил нож острием вверх, под
самый подбородок, чтобы в случае, если начнет клевать носом, уколоться; таким
образом приготовился он бодрствовать. И мысли унесли его далеко.
Монашка заснула или притворилась спящей. Разбойник же сторожил всю ночь, и перед
ним стоял кувшин воды. Лишь несколько раз он зевнул так угрожающе, что бедная
женщина испуганно вскочила. Но, увидев его всё на том же месте, снова свернулась
калачиком.
заскрипела под чьими-то торопливыми шагами, дверь открылась, и Констандин вошел
в комнату — красная накидка, остроконечная меховая шапка надвинута на лоб, усы
закручены...
Чопалэ взглянул на него исподлобья и прикрикнул:
— Эй ты, как посмел без разрешения выйти? Как удалось тебе ускользнуть?
Но товарищ ему не ответил, а направился прямо к горе оружия, схватил мушкет и,
прежде чем Чопалэ успел вытащить из-за пояса пистолет, поднял оружие и разрядил
его прямо в грудь разбойнику. Чопалэ, согнувшись, упал на стол.
— Собака! Обскакал меня,— промычал он.— Ещё бы час, и я отправил бы тебя на
тот свет... Ах, подлец!
И бессильной рукой он тщетно пытался вскинуть пистолет, нацелить его на врага. Тот
сбросил накидку, сорвал шапку и усы... Из-под них поднялась тоненькая, гибкая сестра
Пелагия — как некогда на ярмарках, где она пела балладу.
— Пёс! — кинула она ему в лицо.— Думаешь, я не знала, что ждало меня сегодня?
Я тебя опередила.
Монашка с испуганным воплем спрыгнула с дивана. Разбойник подобно раненому
быку бился, силясь встать.
Пелагия крикнула женщине, чтобы та помогла ей. Она кинулась к Чопалэ, повалила его
на стул, прислонила к высокой спинке его тело и заставила монашку держать его,
притянув за волосы к стулу, так что шея его легла на край спинки, как на колоду. А
сама, схватив обеими руками наточенный ятаган разбойника, двумя ударами
перерубила ему шею.
Голова упала, закатив глаза. Из горла фонтаном хлынула кровь,
взвившись до самого потолка. На дворе уже был день, и свет залил окна... Только одна
свеча продолжала гореть на столе.
Пелагия сделала знак монашке, и они вдвоем потащили труп вон из покоев, по
лестнице вниз, и бросили его на двор... Снег принял его, одев белым мягким саваном.
Рядом с телом бросили потом и голову с застывшей усмешкой, растянувшей одну
только левую сторону лица. Труп обыскали, вынули ключи, и обе монашки побежали в
кельи, где запертые Чопалэ пары спали, ни о чем и не подозревая. Связали крепко-
накрепко верёвками и ремнями руки и ноги разбойникам
двор, в снег, двух по одну сторону от атамана и двух — по другую. Потом освободили
из-под замка испуганное стадо монашек. Одна из них умерла... Игуменья малость
рехнулась от переживаний и так никогда и не поняла подвига Пелагии, оставшейся в ее
глазах великой злодейкой... Но для всего скита Пелагия была теперь больше чем
идолом.
— Вот,— заключил дядя Тасе,— поведение бедной женщины, к тому же монашки,
которая подверглась суровому испытанию! Разве это не бихе... как
вы там его назвали... и настоящий, наш, не выдуманный американскими философами.
Мы все с большим удовольствием выслушали историю нашего друга. Однако так
забавно было донимать его возражениями, он так искренне огорчался!..
— Хорошо, дядя Тасе, пусть история подлинная, но...
— Что но, черти вы полосатые!.. Мне её рассказала сама моя тётушка именно так, как она
сохранилась в анналах скита...
— Погоди, погоди... откуда знала игуменья, что всевышний во время грабежа с купола
церкви смотрел равнодушно на разбойников?
— Как откуда знала? Что она, не знала свою церковь?
— Да, но во время грабежа она была заперта в погребе.
— Вот придиры!.. Ей сказала сестра Пелагия...
— Которая готовила угощение в покоях...— прибавил я. И продолжил: — Почему
разбойники выбрали вьюжный день, как вот сейчас?
— Это уж на их совести. Пойдите спросите их... Более серьёзные возражения у вас есть? —
бросил нам вызов, как на ринге, дядя Тасе.
— Дядя Тасе, как Пелагия вышла из кельи, куда её запер Чопалэ?
— Ну, слушайте, и чудаки же вы! Влезьте в её шкуру. То есть подумайте, как она могла
поступить, согласуясь с поведением, пример которого она до тех пор являла!
— Вот потому-то мы и недоумеваем... Дверь закрыта, окно зарешёчено... И никакого
инструмента, чтобы разбить дверь или согнуть прутья решетки... Чопалэ позаботился о
том, чтобы отнять всё, что могло бы помочь Пелагии, которой он не верил, отомстить
за себя...
— Именно это выше понимания? — накинулся на нас дядя Тасе.— Тогда поглядите
вокруг, как это сделала Пелагия, припертая к стенке опасностью... Ну, давайте...
Посмотрим, как вы будете себя вести... Ну, пришпорьте своё воображение...
Мы не нашли решения.
— Ну, ладно, нескладёхи эдакие, я вам помогу. Что вы видите там?
— Печку, дядя Тасе,— ответили все хором.
— А над печкой?
— Над печкой? Ничего, дядя Тасе.
— Как ничего? А труба?