Монастырские утехи
Шрифт:
подступали смиренные, как монашки, дербников, поддерживаемых ветром,
молниеносных тюбиков.
Мы принуждены были пораньше отправлять в вольеры стаи фазанов, потому что к
вечеру выходили из дупел сирины, предвещающие беду, лупоглазые сычи, совы с
хохолками у ушей — все любители беспомощных цыплят, хищники, с которыми
гораздо труднее было сладить в игре теней, принесённых сумерками.
Тут начиналась другая война — с миром тьмы и ночной суеты, с дикими
привлечёнными обаянием того волшебства, которым веяло от вулкана жизни,
уснувшего за колючей проволокой. В жажде сырого мяса прибывали стаи
изнемогающих хищников. Лисы на войлочных лапах, позабыв об осторожности,
выходили из зарослей и описывали круги около вольеров. Заметив их следы, мы не
успокаивались, пока не истребляли всех до девятого колена. Бобры, о которых идет
молва как о ленивцах с речных берегов, оставляли на нашем заборе свои шкурки. Пегие
ласки, известные своим ядовитым укусом, пытались прошмыгнуть сквозь железный
забор. Бесстыжие хорьки рыли землю под забором. Крысы, мыши, хомяки,
лупоглазые сипухи, хохочущие филины и сколько ещё другого неизвестного
зверья кралось, шло, словно это было паломничество к святым местам, к
радостному, манящему пиршеству. Из глубин чащи проскальзывали дикие кошки —
дымчатые, в чёрную полоску, с большими круглыми головами.
Ещё более горячий бой дали мы бродячим собакам, убежавшим из деревень, которые
укрылись в лесах, где и разбойничали, ловя зайцев и гоняясь за тяжелыми на подъём
фазанами. Мы не успокоились, пока не уничтожили их всех до единой. Мужчины дни и
ночи держали псов на цепях, а женщины замыкали в комнатах кошек. Иначе на долгое
время в округе не осталось бы и духу этих животных.
Ибо всех их ожидали наши недремлющие ружья и расставленные капканы. Мы
снимали с них шкуру или отрезали лапы и бросали в кучу, как поступали фараоны с
рабами, взятыми на войне...
Мы смотрели рассказчику в рот, очарованные его пылом, когда кто-то вдруг вставил:
— И что же вы делали с такой уймой падали? Наверно, запах там был хуже, чем на
скотобойне.,.
— Бросьте, сударь, ну что за интерес? — оборвали мы его.
— Он прав,— согласился рассказчик.—Это была проблема, которую Шарль разрешил
изобретательно и практично. И в самом деле, всю эту мертвечину надо было собирать и
быстро вывозить или закапывать. Иначе она бы ещё больше увеличила безумие и без
того ожесточённого леса. Горы падали звали на новый приступ воронов, любителей
мертвечины и предпочитающих гниль стервятников, до которых ветер доносил
зловоние, сизоворонок со спинами, отдававшими синевой.
хватало для сотен птиц, жаждавших живой белковой витаминной пищи, мой друг
распорядился рубить на мелкие куски дичину и давать её прямо сырой птицам.
— И они ели?
— Её сушили... Иной раз угощался и Азор какой-нибудь ножкой, поджаренной
специально для него. Кости прокаливали в печке и толкли. Потом смешивали с кормом,
чтоб цыплята вырастали здоровые. А куры и фазанихи от этого несли яйца с более
крепкой скорлупой.
Иногда, бывало, ночью, крадучись, пробегал ёжик, охочий до цыпленка. Его с пылом
выслеживал сам Азор и злобно облаивал до тех пор, пока не приходил кто-нибудь из
нас.
Они стояли нос к носу. Комок шипов — с одной стороны и нерешительно поднятая,
осторожная лапа — с другой. Едва завидев нас, пёс с отвращением опорожнял свой
мочевой пузырь над живностью, которая притворялась мёртвой и, опровергая легенду,
не шевелилась даже в ответ на это высшее оскорбление. Ежи были в ведении Симиона;
он обливал их нефтью и поджигал. Мы уходили прежде, чем начинало пахнуть
горелым салом.
Но особенно полезна была собака в охоте на змей, которых она отыскивала, я бы
сказал, с бесподобной интуицией. Змеи, когда им это удаётся, едят птенцов, заглатывая
их живьём. К нам приползали в жажде полакомиться этими хрупкими недотёпами, о
которых распространилась уже молва, чёрные лесные змеи, зелёные садовые, в синюю
полоску,— ползли они со всего света, и надо было вовремя их поймать и уничтожить.
Я много раз бродил по лесу с Азором, чтобы отыскать их гнезда и убить на месте, не
ожидая очередного их визита.
Когда мы убивали змей из ружья, слуга сдирал с них кожу и натягивал её на палку.
Мышцы змеи, пахнущие чесноком, долгое время ещё извивались под укусами
одолевавших их муравьев. Так собрались у нас самые разные цветные палки.
Дошло до того, что и жабы прослышали о чудесном, взращённом в лесу мясе и тоже
его возжаждали. Мы об этом не знали и не приняли мер, пока однажды я не услышал
испуганный писк: большая глазастая жаба с жадностью схватила цыпленка и силилась
его проглотить, чудовищно разевая рот и раздувая зоб.
Таким образом, питомник стал гигантским магнитом, но одновременно и огромным
капканом для всех живых существ, обитавших в воздухе, на земле и под землею; все
они роились вокруг него, подобно бабочкам, привлечённым светом, и приходили