Монастырские утехи
Шрифт:
котором младших девочек посылали в монастыри, чтобы не дробить состояние и чтоб было
кому замаливать родительские грехи.
Но не во всякий монастырь посылали, а в скит Водяса, основанный нашими предками по
женской линии из семьи воеводы, матерью и дочерью, обе девы, жёны и вдовы господарей.
— Как же так, дядюшка, и девы, и супруги, и вдовы одновременно?! — подзадорил его один из
нас.
— Ну, значит, мать — Анка — была супругой Велику-водэ,
замуж за Хрынку-водэ.
— В допотопные времена,— пробурчал насмешник. Но примарь бросил на него такой свирепый
взгляд, что тот осекся.
— Супруги воевод,— продолжал примарь,— овдовев — их мужья были убиты турками,— обе
отправились, мать и дочь вместе, в горы и основали там на скале скит, защищённый, как
крепость, и до того дня, когда он был разрушен землетрясением, игуменьями в нем были
только девицы из их рода. И я тоже, будучи ребенком, провёл несколько недель в ските Водяса,
когда последней игуменьей там была сестра Теофана, моя тётушка. Тогда-то я и услышал из её
уст рассказ об этом приключении, хранившийся в анналах скита... Из него вы поймёте, что
такое это самое поведение. Но начнём по порядку.
Скит был основан во имя божьей матери. И было строго-настрого заказано ступать туда
любому существу мужского пола — будь то мужчина, петух, кот, бык или скакун... всё равно...
Скит предназначался для существ женского рода, то есть, кроме женщин, туда могли войти
кошки, куры, коровы, овцы и так далее.
— Дядя Тасе,— попытались прервать его...
— Все вопросы потом, когда я кончу... Сейчас не смей, чёртов сын! Хочешь сбить меня с толку...
— И рассказчик продолжал: — Вот почему, кроме отвесных скал, защищавших скит с трёх
сторон, он был окружен ещё крепкими высокими стенами с зубцами железных шипов и
глубокими рвами у основания. Проникнуть в него можно было через три ряда прочных,
кованных железом ворот, задвинутых на толстые, как бревно, засовы, замкнутые на замки,
величиной с миску.
Ко времени этого происшествия там было что-то около двадцати монахинь, удалившихся от
мира по доброй воле. Некоторые — молодые. Большинство старых. Были среди них и такие,
которые уже стояли на пороге иного мира.
Порядок жизни был заведён, как полагается у отшельников, а послушание — почти воинское,
рука у моей прабабки, унаследовавшей престол и традиции Водяса, была железная. Одна
монахиня состояла при коровах, другая — при овцах, третья — в саду, ещё две сменялись на
посту у ворот...
— Прости меня, дядюшка,— сказал я.
Дядюшка Тасе
— Вопросы потом.
— Прости меня, дядюшка, не могу утерпеть...
— Говори.— разрешил он.
— А когда им нужно было яйцо? Ведь мы знаем, что яйцо без участия петуха невозможно...
Потом, им молоко нужно было. Между тем коровы без быков...
— Ну, слушай, и потешные же вы! Они посылали вниз, в деревни, монахинь, что помоложе; одну
— с курами, другую — с коровами — к петуху, к быку, куда надо! Будто трудно было
сообразить, вместо того чтобы меня перебивать... И потом что же,— продолжал он,— думаешь,
в святом скиту куры не могут нестись без петуха, а коровы...
— Не могут, дядюшка, хоть лопни,— не могут куры нестись без петуха. Это закон.
— Ну, прекрати в конце концов...— сердито накинулся он на меня.— Ты разве не знаешь, что на
Святой Горе и теперь стоит монастырь, куда не только не ступает нога существа мужского
пола, но даже дикие птицы, пролетая над ним, разделяются: мужчины, значит, самцы,
поворачивают налево и огибают его далеко стороной. Они не решаются ни крылом, ни глазом
осквернить воздух монастыря Святой Девы.
И дядюшка Тасе торжествующе огляделся.
— Однажды, примерно на рождество, в буран, вроде сегодняшнего, когда сугробы навалило, что
копны сена, и люди сидели в заточении по своим берлогам почти с обеда, в ворота скита кто-то
постучал...
Мать привратница в своей келье под колокольней, притворившись глухой, несколько раз
осенила себя крестным знамением и не двинулась от очага. Иной раз нечистый уклонится с
дороги, чтобы сыграть шутку над доброй христианкой.
Но вскоре стали стучать так чудовищно громко, что двор скита загудел сильнее, чем от
большого клепала. Послышались чьи-то грубые голоса. Монахиня и тут не сдвинулась с места.
Кто знает, может, пронесёт и это. Есть искушения, которые нельзя побороть иначе, чем не
обращая на них внимания. Но тотчас же град ударов обрушился снова на ворота, ещё более
неистовый, вперемежку с воплями: «Откройте, откройте!» — так что мать привратница,
закутавшись в шубу, вышла спросить, кто это. Ветер вырвал вопрос у неё изо рта и перебросил
его через стену.
— Люди добрые,— был ответ.
— Какие люди? — поинтересовалась монахиня.
— Люди добрые, откройте, мы больше не можем ждать.
— Мужчины или женщины? — выпытывала монахиня, хотя по голосам можно было подумать,
что это буйволы.
— Смешанно,— принес ответ ветер.