Монастырские утехи
Шрифт:
Когда наконец я вернулся в Бухарест, выяснилось, что правительство давно пало.
Бывший премьер, мой покровитель, находился за границей... Я побежал в
министерство. Меня уже выгнали за то, что я без причины покинул службу, и заменили
самым остервенелым моим конкурентом. К тому же мне вменялось в вину, что я взял, не
оформив, материальную часть, и предлагалось вернуть сумму, истраченную без
оправдательных документов. Я заплатил всё и умыл руки — бросил кинематографию,
ушёл
исповедь инженер Петку из «Румынского горючего», уже в десятый раз протягивая
бокал, чтобы мы его наполнили.
— Я позабыл вам сказать,— вернулся он к своей повести, сделав несколько глотков,— что,
как раз когда ушёл Бужор, погода совсем нахмурилась. Началась страшная вьюга,
потом пошёл мокрый снег, потом просто дождь, так что я, добравшись вниз, в деревню,
куда меня провожала Иляна с лошадью, совсем закоченел и до нитки промок.
— Знаете что? — сказала она мне по дороге.— Это небо мстит и посылает нам все свои
снега и дожди, которые заколдовал и остановил Бужор.
И мне было совсем нетрудно ей поверить.
ПОСЛЕДНИЙ БЕРЕВОЙ
Прошли обильные кровавые дожди, и времена настали алые и неспокойные. В
беспорядке превращений сгинули великие охотники, любители бессмысленного риска,
мастера загнать зверя в самые недра гор. Владельцы земель, которым как-никак
пристало защищать свои леса и луга от дикого зверя, исчезли. У местных жителей
отняли даже самое завалящее ружьё, даже самый захудалый пистолет. И в сумятице
изначальных лет зверей развелось видимо-невидимо.
Горы кишели хищниками. Оголтелые волки опустошали летние пастбища, медведи
совершали набеги на стада коров. Пастушьи дубинки были им нипочём! Пройдут
сквозь них, схватят молодых волов и — поминай как звали.
За неимением оружия из-под сугроба времен стали поднимать головы древние
практики, первобытные мастера защиты.
Тем более что появились и другие угрозы. Из-за туманных пиков гор встали
фантастические видения. Тени гигантов шагали по мягкой сутолоке облаков. Они
выходили из чёрной мглы, заполоняя долины, и, вдруг расплывшись туманом,
накрывали стада, приводили в смятение чабанов, а взбираясь назад, брали с собой как
добычу две-три
В конце концов надо было позвать на помощь духов и обратиться к тайным силам.
Семь сел у горной цепи Стура озабоченно советовались, вороша воспоминания.
Сверху, с летних пастбищ, долетали вести одна другой хуже. Не проходило и недели,
чтоб не пропала тёлка или не нашли задранного в клочья быка.
Особливо выделялся грабитель-медведь, чудовище, пристрастившееся к говядине и тем
смертельно огорчавшее скотоводов. Это был просто сам Нечистый. Он унюхивал
западни, обходил капканы, проникал никем не замеченный и выскакивал — точно
подкатывал на санях — как раз, когда никто его не ожидал. Он являлся или в туман,
или во время обеда, или когда все спали; преспокойно хватал корову и уходил с ней в
глушь под носом одураченных чабанов, а вслед за ним неслись крики и бессильный
лай.
С ним бы не сладили и бояре из Бухареста, а уж о пастухах, вооружённых одной только
палкой, и говорить нечего.
Здесь, видно, нужен был совсем другой подход. Перетормошили всех бывалых людей,
проникли в лачуги к древним старцам и наконец на одном отдалённом, забытом хуторе
обнаружился какой-то мужичок, без возраста, без имени, сохранивший в памяти
старинную ворожбу. Он почти ни с кем не якшался. Его загнали попы, преследовали
учителя, врачи затаскали его по судам, и, порицаемый молодежью, чтобы избавиться от
всех проклятий, он похоронил себя заживо в ущелье, где, позабыв своё имя, жил
отшельником вместе с овцами, коровой и несколькими курами. Умение своё он
скрывал с особым тщанием.
Немногие, кто ещё знал его, называли, его Дед Вязаная Шапка.
Только и известно было о нём, что летом и зимой он носил какое-то подобие
остроконечного ночного колпака, связанного вроде чулка из грубых шерстяных ниток.
— Я получил его в наследство от своих предков,— отвечал он тем, кто прозвал его Дед
Вязаная Шапка.— В давние времена, о которых я помянул, только видные люди эдакие
носили. Теперь такой почёт мне одному.
И он нахлобучивал свой чудо-колпак, точно гибкую кольчугу, и было ему невдомёк,
что своё происхождение колпак ведёт от священной шапки, поверх которой языческие
жрецы, древние маги, надевали митры, а короли — короны. Это была знаменитая
шапка шапок, знак свободных и родовитых людей, из которых выбирались правители
целых народов.
Посланцы застали его в трудах и подступились к нему смиренно.
Старик, уверенный, что колесо истории повернулось вспять и пришло его время,