Монастырские утехи

Войкулеску Василе

как будет происходить самый обряд колдовства.

Но всё было как нарочно: никогда ещё медведь не причинял столько убытков, как в то

время, пока старик готовил своё колдовство. Можно было подумать, будто зверь знал,

что его ожидало, и прощался со стадом.

И вот в одну безлунную ночь, подходящую для медведя, старичок пустил в ход свои

чары. В совершенной тьме он вошёл в глинобитный амбар, куда никто, кроме него, не

имел права ступить.

Чабаны ели и спали под открытым небом. Там он раздул огонь,

тлевший в левом очаге. У самой стены в глубине амбара он потайно сделал ясли,

покрытые белой коровьей шкурой, под которой что-то шевелилось. Старик разложил

шкуру на яслях рогами наружу.

Потом он вышел, чтобы привести по одному всех семерых пастухов. Они выстроились

молча — трое с одной стороны двери, трое с другой, двумя крыльями по бокам седьмого,

старшего, чабана.

По знаку парни повернулись на каблуках и воткнули свои прямые дубинки у стен.

Потом снова возвратились на место и легли, каждый против своей палки, лицом к

яслям. Распростёртые на земле, они образовали теперь полукруг, разомкнутый со

стороны яслей, и семь дубинок сторожили их, словно копья.

Из загона доносилось сопение встревоженного скота. Колокольчик на шее одной из

коров подавал сигнал тревоги. Дрожь звуков, упавшая в белую тень стада, расходилась

всё расширяющимися кругами звона. И все потревоженные бубенцы отозвались в

ночной тьме.

В амбаре угасал огонь. Чабаны притворялись, будто спят тяжелым сном, стонали и

храпели. Колдун, надев вязаную шапку, ворожил стоя. Сквозь дверь, в проёме которой

подмигивали звёзды, прокралось на четвереньках, останавливаясь и озираясь, какое-то

чёрное страшилище. Казалось, оно ступает неслышно на войлочных подошвах. Оно

двинулось вправо, на цыпочках проскользнуло мимо полукруга лежащих людей и

подкралось к яслям. Там оно встало и, протянув лапы, хищно кинулось вперёд. Из-под

корчащейся шкуры понеслось устрашающее мычанье. Пастухи проснулись, сели и

протёрли заспанные глаза. Костёр вспыхнул. Колдун опрокинул в него какую-то смесь,

и языки пламени пугливо взметнулись. Тут пастухи вскочили на ноги. Чудовище,

которое распознали, пыталось отпрянуть назад. Было видно, что это человек, одетый в

медвежью шкуру, как в шинель, у которой зашили рукава. Голова зверя с оскаленными

клыками сидела на макушке. Лицо человека под ней было закрыто чёрной маской.

Старикашка вытащил из-за пояса флюер и заиграл песни. Пастухи закружились в

хороводе вокруг зверя. Они так и не

притронулись к дубинкам. В руках у них было

всего лишь по прутику. И вот начался танец с прыжками. Они кружились вокруг

чудовища-медведя, то расширяя, то сжимая кольцо в ритм песни. Они смело подходили

к зверю и тут же испуганно отступали. Чудовище в центре круга набрасывалось по

очереди на каждого. Атакованный пастух ударял его прутом, прут переламывался.

Волшебная игра заключалась в том, что медведь не должен был быть побеждён

человеком. Раззадоренный зверь не только защищался, но, сломив хворостину, нападал

на чабанов и умудрялся даже схватить некоторых когтями лап, в которые были всунуты

руки. Медведь мог взаправду рвать человека, что он и делал. В то время как пастухи

должны были лишь спасаться. Их тонкие хворостины изображали дубинки, но ещё не

заколдованные. Из ноги одного пастуха потекла кровь. На руке другого зияла глубокая

рана. Вот почему человек в медвежьей шкуре должен был оставаться неизвестным.

Иначе внизу, в деревне, его ждала месть.

Кровь была сигналом конца игры. Голова в вязаной шапке поднялась от флюера.

Хоровод разорвался. Пастухи, отступив к двери, кинулись бежать, оставив свои

дубинки. Борьба с незаколдованными людьми закончилась. Медведь-победитель

кичливо смотрел по сторонам, страшно рычал, обнюхивал следы беглецов, а потом

вышел из амбара вслед за ними.

Колдун влил в костёр другую смесь — масла с благовониями, набросав в костёр кучу

сухой березовой коры и хвои, которая ярко разгорелась, вспыхивая, как фейерверк.

Окружённый искрами, старикашка призывал на помощь дух великого быка гор, старого

архибыка, предка сегодняшних, чтобы тот одарил силой своих потомков.

В это время чёрное чудище снова вошло в помещение. Оно надменно вскинуло голову,

отряхнулось и, двинувшись на четвереньках, смело подползло к яслям и запустило туда

когти. Из-под шкуры снова вырвалось испуганное мычание. Услышав его, в дверь

ввалились семь рогатых чудовищ, завернутых в гигантские коровьи шкуры.

У шестерых из них за кушаками были засунуты пучки травы, а по бокам позвякивали

копыта. При каждом движении хвосты их били воздух. У седьмого, самого мощного,

под животом висел член быка — кусок дерева, выкрашенный в красный цвет,— и

подпрыгивали, прицепленные к нему, два чёрных клубка.

У входа они напились из ведра, как коровы, волшебного варева — три стояли с одной