Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники
Шрифт:
Портреты первых ханов Монгольской империи. Китайские рисунки XIII в.
Внедрение кодифицированного права в обществе, до этого не знавшем письменного законодательства, — дело не одного дня. Нужно учесть и непрерывный рост Йеке Монгол Улус от его основания в 1206 году до поражения монголов при Айн-Джалуде в 1260 году. Включение в орбиту монгольской империи все новых, в том числе и высококультурных, народов вызывало к жизни необходимость доработки законов с учетом новых исторических условий. Поэтому окончательное формирование Великой Ясы можно отнести уже к временам Угедэя — преемника Чингисхана. По-видимому, на великих курултаях 1229, 1235 и 1240 годов Яса Чингисхана была расширена за счет формального включения в нее части так называемого «Билика» — записанных изречений Чингисхана на самые разные темы.{Часть сохранившихся фрагментов Великой Ясы и Билика приведена в Приложении 2.} Если
Великая Яса Чингисхана играла исключительно важную роль в Монгольском государстве (а после его распада — и в его отдельных частях). Она стала и фундаментом, и скрепляющей смесью всей державы. Чеканные формулировки Ясы, подкрепленные необычайно жестокой системой наказаний, четко регламентировали все основы жизни нового государства: от повседневных бытовых правил до принципов дипломатии и ведения войны. Яса была суровым законом: самым обычным наказанием даже за сравнительно небольшие преступления являлась смертная казнь. И не случайно европейские путешественники Карпини и Рубрук были буквально потрясены исключительным порядком и законопослушностью, царившими у монголов, которых они считали дикими кочевниками. Кража, убийство, прелюбодеяние, даже банальная драка были в монгольской среде крайне редки. Правда, следует оговориться, что все это относилось именно к монголам — Яса была законом монгольского народа. Но и рамки собственно монгольского народа после 1206 года, когда Чингисхан начал строить свое «всенародное государство», стали значительно шире. На великом курултае 1206 года он объявил, что все кочевые народы его державы (а на тот момент это были, собственно, вообще все народы) отныне становятся единой нацией — монголами. Впоследствии, при расширении империи, оседлые народы в число монголов не включались, а завоеванные кочевники, как правило, также объявлялись монголами. При этом, естественно, Яса становилась законом и для этих «новых» монголов, но законодательства оседлых народов она собой не подменяла. Поэтому, например, за убийство собрата-кочевника монгол приговаривался к смертной казни, а за убийство китайца или мусульманина — в худшем случае, к штрафу.
К сожалению, единый текст Великой Ясы до нас не дошел, сохранились только отдельные фрагменты, причем в разных источниках они порой не совпадают и даже противоречат друг другу. Однако и то, что сохранилось, позволяет уверенно сказать: Яса была чрезвычайно жестоким законодательством. Большинство преступлений каралось смертной казнью. Например, казнь следовала за кражу и скупку краденого, сокрытие беглого раба и даже помощь ему, прелюбодеяние и троекратное банкротство, конокрадство и чародейство. Даже невозвращение оружия, утерянного владельцем и случайно найденного, и отказ проходящему путнику в воде и пище (то есть нарушение законов гостеприимства) наказывались смертью. Разумеется, применялись и другие меры наказания: заключение в тюрьму, ссылка или штраф, но жестокую суть Ясы определяли не они.
В ханской ставке. На троне Чингисхан и Борте
Почему же это чрезвычайно суровое законодательство было сравнительно легко принято монгольским народом? Более того, монголы даже гордились тем, что только у них есть этот исключительный закон, а все остальные народы находятся в заведомо худшем положении, потому что у них нет Ясы. Среди нескольких факторов, обеспечивающих и спокойное принятие Ясы, и беспрекословное следование ее нормам, одним из важнейших было установление порядка в обществе, до этого находившемся в состоянии тяжелого кризиса (сегодня мы назвали бы его системным). Страницы «Сокровенного Сказания» ярко описывают состояние монгольского общества накануне образования империи: «Звездное небо поворачивалось — была всенародная распря. В постель свою не ложились — все друг друга грабили. Вся поверхность земли содрогалась — всесветная брань шла. Не прилечь под свое одеяло — до того шла общая вражда» («Сокровенное Сказание», § 254). В «Джами ат-Таварих» Рашид ад-Дин вкладывает аналогичную оценку в уста самого Чингисхана. Тогда «сыновья не следовали советам (биликам) отцов…, муж не полагался на свою жену, а жена не следовала повелению мужа…, великие не защищали малых, а малые не принимали наставлений старших…, воры, лжецы, враги и мошенники… его [народ] грабили, кони и табуны его не обретали покоя».{Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. I. кн. 2. С. 259.}
Картина поистине апокалиптическая, но, несмотря на явные поэтические преувеличения, в целом соответствующая действительному положению дел в монгольской степи на рубеже XII–XIII веков. В этой ситуации любой, пусть и самый жестокий порядок мог стать только благом — во всяком случае, благом для абсолютного большинства населения. Суровой рукой Чингисхана, опирающегося на могучую военную силу, такой порядок и был установлен. А Яса этот порядок окончательно узаконила и фактически придала ему священный характер. К слову, о том, что сами монголы воспринимали Ясу как некое соглашение с Богом (или высшими силами), который передал им свои повеления через посредство боговдохновенного
Другое важное обстоятельство, благоприятствовавшее успеху в монгольском войске, заключалось в том, что Яса, будучи очень суровым законом, являлась еще и законом справедливым. Ведь она, напомним, кодифицировала основные элементы обычного права, то есть вековых обычаев. А в них входили и помощь слабому, и уважение к родителям и старшим, и нетерпимость к предательству, и много других установлений. Но, наверное, самым важным было то, что Яса стала законом, обязательным для всех без исключения монголов, в том числе даже и для самого хана. Конечно, это не следует воспринимать буквально: никто не казнил бы за кражу хана или члена «золотого рода», но преступление оставалось преступлением, кем бы оно ни было совершено. Лишь один человек находился как бы вне Ясы — точнее, олицетворял собой ее самое — это был Чингисхан. Все последующие ханы подчинялись Ясе, как и их подданные. Удивительно, но, за исключением «алтан уруга», мы не находим других привилегированных слоев, для которых Яса делала бы послабления. Те же кешиктены, имевшие привилегию быть судимыми самим ханом, судились им согласно Ясе, и мера наказания оставалась той же, хотя, конечно, могла быть смягчена верховным правителем. То же относилось и к ближайшим сподвижникам хана, его полководцам и нойонам. Нарушить Ясу не смел никто.
Яса устанавливала и другие очень важные положения. К ним, например, относится не только взаимовыручка, доведенная почти до абсолюта, но и связанная с ней напрямую система круговой поруки.{Об этом подробнее будет рассказано в главе 9, касающейся принципов построения монгольской армии.} Закон защищал и неимущих, в пользу которых вводился специальный налог — одна овца от сотни. Больше того, Чингисхан даже ввел правило, согласно которому во время трапезы никто не должен был есть больше своего сотрапезника! Неудивительно, что такое стремление к уравнительной справедливости нравилось огромному большинству населения, хотя едва ли излишне строго претворялось в жизнь.
Теперь рассмотрим подробнее несколько важных принципов устройства монгольского общества, которые были установлены Чингисханом и декларировались Ясой. К числу важнейших относился категорический поведенческий императив: все монголы, без исключения — от последнего бедняка-харачу до великого каана (хана) — не имели права изменять кочевому образу жизни. Как ни удивительно, но это правило действовало даже тогда, когда условия существования значительной части монголов разительно изменились. Через восемь десятилетий после обнародования Ясы знаменитый Хубилай (Великий Хан из книги Марко Поло), который в гораздо большей степени был китайским императором, чем монгольским ханом, неукоснительно следовал этому закону. Даже в XVIII веке, уже в эпоху Екатерины II, крымские Гиреи, последние Чингизиды, поддерживали видимость исполнения этого правила. Соблюдение этого императива, вне зависимости от того, что вкладывал в него Чингисхан, вело к тому, что монголы, и живя среди оседлых народов, не растворялись среди них. Конечно, в таком искусственном противопоставлении крылись и свои подводные камни: самими оседлыми народами монголы всегда воспринимались как чужаки, захватчики, а следовательно — враги. Позднее это привело к почти повсеместному крушению монгольской власти, но на полтора-два века владычества этого хватило.
Другим важным принципом, вытекающим из самого характера создаваемой империи как военно-феодального государства, стало введение внеродовой иерархии на основе десятеричной шкалы. Само это деление на десятки, сотни, тысячи и тумены было делом не новым — по такой схеме строил свое войско еще хуннский шаньгой Модэ. Нововведение Чингисхана состояло в том, что по этому принципу строилось уже не только войско, как у Модэ — схема была распространена на все население державы. В империи Хунну гражданское население продолжало жить родами, а Чингисхан разверстал весь свой улус (остается напомнить, что «улус» означает «люди»: первичным в этом степном государстве было именно население, а не территория) на те же десятки, сотни, тысячи. Во главе каждого из таких подразделений стоял человек, поставленный ханом — или вышестоящим начальником, но все равно от лица хана. Начальники, как правило, были из числа выслужившихся кешиктенов или уже упомянутых «балджунахцев» — то есть людей, лично преданных великому каану. Родственные связи при этом сохранялись лишь частично, в отдельных случаях: например, для икиресов и онгутов. В целом же военный принцип построения державы господствовал повсеместно.
Особенно хорошо он подтверждается выработанной Чингисханом и получившей дальнейшее развитие при его преемниках системой делегирования полномочий. Речь идет о знаменитых пайцзах — своеобразных удостоверениях личности, выдаваемых от лица хана как военным, так и гражданским начальникам. При этом высшая степень отличия — золотая пайцза с изображением тигра — давалась руководителям самых больших отдельных единиц войска — туменов. Такую же пайцзу получали и аналогичные темникам гражданские начальники. Далее шло по нисходящей: существовали серебряные, медные (бронзовые) и деревянные пайцзы. Деревянная пайцза выдавалась как символ делегированной ханом власти младшим командирам войска — десятникам. Каждый тип пайцзы предоставлял определенную группу полномочий, а самый высший (есть сведения, что существовали пайцзы и более высокого ранга, чем золотая пайцза с тигром) означал, что предъявителю таковой надо было подчиняться, как самому великому хану. По-видимому, такими пайцзами наделялись командующие отдельными монгольскими армиями из нескольких туменов и важнейшие гражданские чиновники — такие, как Махмуд Ялавач или Елюй Чуцай. Но изначально вся эта система строилась все на том же десятеричном принципе, хотя в дальнейшем все более и более усложнялась.