Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг.
Шрифт:
Отдавая дань научной добросовестности латвийских коллег, стоит заметить, что предельно затруднительно представить «приписку о татарах» неким ожиданием будущих визитов татарских послов или опасением, что таковые воспоследуют после событий на Калке. Единственное известное «татарское» посольство, которое посещало Русь до 1229 г. – это послы Джэбэ-Субэдея, побывавшие на Днепре перед битвой. Могли в связи с этим через шесть лет в Риге возникнуть опасения, что вскоре в Смоленск прибудет монгольское посольство и его разместят на Немецком дворе? Судя по всему, если исследователи настаивают на датировке 1229 годом списка Е (а это именно так), то следует допустить, что таковое монгольское посольство действительно недавно побывало в Смоленске и местный князь не придумал ничего лучшего, как разместить его на постоялом дворе ганзейцев.
Кстати, весь переговорный процесс, который шел между Ригой и Смоленском в 1223–1229 гг., Генрих Латвийский в своей хронике выставлял прямым следствием противостояния русских князей с монголами. В заключение известия о битве на Калке он записал: «И гнались за ними татары шесть дней и перебили у них более ста тысяч человек – точное число их один Господь знает, прочие же бежали. Тогда король Смоленский, король Полоцкий и некоторые другие русские короли отправили послов в Ригу просить о мире. И возобновлен был мир в том же виде, какой заключен был уже задолго до того» [180] .
180
Гл. XXVI, 1; Матузова Назарова 2002. С. 134.
Договор 1229 г. является не мирным, а торговым соглашением, хотя эти явления могли совпадать. Но о торговом соглашении известно, что его предварительные условия (так называемый договор неизвестного смоленского князя, или список К) попали в Ригу задолго до 1229 г., возможно, именно в 1223 г. Таким образом, логическая цепочка «монголы – послы из Смоленска в Риге – договор (мирный или торговый)» у хроникера оказывается неслучайной.
В связи с этим напрашивается ряд наблюдений. Примечательно, что смоленский князь, вероятно, Мстислав Давыдович, в 1229 г. не нашел, где разместить таких важных визитеров и направил представителей степняков на Немецкое подворье. Можно сделать вывод, что, с одной стороны, подобных дипломатических миссий в Смоленск ранее не прибывало, а с другой стороны, послам был оказан далеко не самый исключительный прием – не был выделен отдельный двор или определено размещение у именитого горожанина.
Далее, если следовать логике латвийских ученых, «приписка о татарах» появилась в Риге при составлении черновика договора со Смоленском (список Е), но не вошла в окончательную версию договора, которую писали на Готланде (список А). То есть инцидент с размещением монгольских послов на ганзейском дворе либо был окончательно исчерпан, либо не казался значимым для купечества Готланда. Это могло произойти в случае, если визит кочевых делегатов был кратким или князь быстро переселил их в другое место, приняв устное обязательство впредь не использовать Немецкий двор в таких целях.
Кроме того, следует задаться вопросом, как двигалось посольство к Смоленску и какие города оно посетило ранее. Ясно, что сразу с низовий Волги или из Волжской Булгарии оно не могло попасть на средний Днепр. Возможны пути через Владимир, Рязань или Чернигов. Если выбрать Владимир, то появляется искушение сопоставить прибытие этих послов и появление во Владимирской летописи первого известия о действиях монголов на булгарской границе в том же 1229 г.
В этой связи стоит вспомнить приписку к заключительной части Повести о битве на Калке, сохранившуюся в Ипатьевской летописи: «Ожидая Богъ покаяния крестьяньскаго и обрати и воспять на землю восточноую и воеваша землю Таногоустьскоу и на ины страны тогда же и Чаногизъ кано ихъ Таногоуты оубьенъ бысть, их же прельстившее и последи же льстию погоубиша, иные же страны ратми наипаче лестью погоубиша» [181] .
181
ИЛ, 745.
Выше мы обозначили эту Повесть в качестве «волынской» редакции, составленной много позже событий на Калке – от конца 20-х до середины 40-х гг. XIII в. Н. Ф. Котляр считал, что она «была составлена по свежим следам отраженных в ней событий – в 1228 или в 1229 г.» [182] . По мнению исследователя, известие о смерти великого хана (умер в 1227 г.) попало в Волынскую летопись уже в эти годы. В свое время такая мысль выглядела нелепой. В. Т. Пашуто писал про «редкое для Древней Руси известие волынского свода о разорении Чингисханом земли тангутов (1226), где он будто бы погиб» – «видимо, оно попало в свод после поездки Даниила в Орду», то есть после 1245 г [183] .
182
ГВЛ 2005. С. 38–39.
183
Пашуто 1968. С. 355, прим. 12.
В случае если мы признаем реальность посещения монгольскими послами Смоленска в 1229 г., объяснить появление в западнорусском источнике известия о смерти Чингисхана уже в 1229 г. становится существенно проще. Сам визит дипломатов можно связать с извещением соседних стран о смерти великого хана и вступлении на трон нового.
Представленная цепочка допущений на основе новой датировки списка Е договора Смоленска с Ригой и Готландом позволяет обрисовать канву настоящего рейда монгольских дипломатических представителей в 1229 г. по русским княжествам от Волги до Ливонской границы. Примечательно, что это вполне укладывается в комплекс проводимых монгольской администрацией мероприятий по подготовке большого Западного похода. И очень отличается от действий русских князей, про разведывательные мероприятия которых мы почти ничего не знаем.
Создается впечатление, что Владимирский князь неверно провел и дипломатическую подготовку к войне. Юрий Всеволодович всеми силами старался не вмешиваться в большую евразийскую войну. Он считал, что кочевники не пойдут севернее Оки, на что указывал прежний опыт. Если не вступать с ними в открытый конфликт, они не решатся углубляться в лесистую местность, а предпочтут атаковать южнорусские земли. К Рязани еще можно подойти, минуя лесные массивы, но к Владимиру Залесскому – никак. По всем признакам расчет был верным. На Калке русские вступили в бой с монголами в открытом поле, что закончилось поражением. Следовательно, теперь нужно действовать совершенно иначе: наступательных действий не предпринимать, затягивать кочевников в укрепленную крепостями и окруженную лесами местность, изматывать мелкими стычками. Такая оборонительная тактика требовала полного отказа от помощи соседним властителям, что Юрий и сделал, бросив на произвол судьбы как новых союзников, так и старых вассалов.
«… От моря до болгаръ, от болгарь до буртасъ, от буртасъ до черемисъ, от черемисъ до моръдви, – то все покорено было Богомь крестияньскому языку, поганьскыя страны, великому князю Всеволоду, отцу его Юрью, князю кыевьскому…» – описывал зону влияния владимиро-суздальского князя накануне монгольского вторжения автор «Слова о погибели Русской земли», сочинения, составленного в первой половине 1238 г [184] .
Несмотря на то, что перечисленные здесь народы не являлись непосредственными подданными русских князей, они выступали в роли потенциальных, а отчасти и реальных колоний. Например, мордва занимала существенное место среди внешнеполитических мероприятий Юрия Всеволодовича. С 1226-го по 1232 г. он чуть ли не ежегодно организовывал походы на мордовские земли, где образовались зависимые от Руси области: летопись, например, упоминает владения «Пуреша ротника Юргева», а также враждебную ему «Русь Пургасову» [185] . Известно, что булгары тоже претендовали на влияние в Мордовии, но их попытки закрепиться там встречали жесткое сопротивление Владимирского князя. Даже вторжение монголов на булгарские земли в 1232 г. Юрий пытался использовать для закрепления власти у мордвы: «тое же зимы», когда монголы остались зимовать в Волжской Булгарии, «посла великыи князь Геогри сына своего Всеволода на Мордву, а с нимъ Феодоръ Ярославичь и Рязанскыи князи и Муромьскыи и пожгоша села ихъ, а Мордвы избиша много» [186] . Через три года, когда монголы обрушились на мордовские земли, русский сюзерен никак на это не отреагировал.
184
Слово 2000. С. 90.
185
ЛЛ, 449–451.
186
ЛЛ, 459.
Можно сказать, что к 1236 г. соседям со всей очевидностью стал ясен оборонительный уклон в политике Суздаля. Зародился он, скорее всего, еще раньше и впервые со всей очевидностью был проявлен по отношению к Волжской Булгарии. Это государство после 1229 г., когда на его границах оказались орды хана Бату, было остро заинтересовано в мирных соглашениях с Русью. С другой стороны, выгоды от союза с булгарами были очевидны и для Руси, где поволжский хлеб уже в 1230–1231 гг. стал фактически спасителем от голода. Однако никакие дружеские инициативы булгар не смогли склонить великого князя к тому, чтобы выступить их заступником от угрозы с Востока.