Монмартрская сирота
Шрифт:
— Еще!.. Еще!.. — просили они, выпивая чашку за чашкой.
Боясь, как бы они ни причинили себе вреда, молодой человек уговорил их воздержаться и не пить слишком много.
Из всех мук едва ли не самая тяжкая — жажда. На зато стоит лишь ее утолить — и мук как будто и не бывало.
Напившись, узники почувствовали себя несравненно лучше и в самых трогательных выражениях благодарили своего спасителя.
Они рассказали ему, как их привезли сюда ночью в наглухо закрытой карете и заковали в цепи.
— Знаете, чем мы питались десять дней! Нас все время кормили…
— Мне знакома такая пытка. Мексиканцы, перуанцы, чилийцы и другие народы испанского происхождения очень часто к ней прибегают. Нет ничего ужаснее пищи, состоящей из сахаристых веществ при полном отсутствии воды.
— О да, ничего ужаснее этой пытки нельзя придумать. Когда мы прибыли сюда, нас страшно мучил голод, а между тем нам не оставили ничего, кроме варенья из гуайявы — самого приторного и сахаристого. Не имея другой пищи, мы ели варенье, чтобы как-то обмануть голод. Можете представить наш ужас, когда мы заметили, что палачи не оставили нам ни капли воды. Начались страшные мучения! На другой день нам принесли лимонное варенье, потом ананасное желе, потом желе из айвы… Что это были за страдания!.. В варенье достаточно питательных веществ, чтобы сохранить человеку жизнь и сознание: тем ужаснее были наши муки. Глаза, рот, внутренности — все тело горело огнем. Мы рычали как дикие звери с утра до ночи… потеряли счет времени… не знали, где мы и кто наши преследователи. «Воды!..» Вот единственное слово, бывшее у нас на устах. «Воды!..» — единственная всепоглощающая мысль. Нашему больному воображению чудились реки, фонтаны, источники, и эти галлюцинации только усиливали наши муки. Я не знаю, как мы выжили эти десять дней? Еще два часа — и мы погибли бы. Вы пришли вовремя.
Несчастный говорил, торопясь, сбиваясь, проглатывая окончания слов, и сопровождал свой рассказ лихорадочными жестами, как помешанный.
Состояние женщины было еще хуже; ее необходимо было накормить и подкрепить вином.
Узник перевязал Стальному Телу рану, и ковбой почувствовал себя намного лучше. Он решил довести до конца доброе дело: дать несчастным свободу и позаботиться об их выздоровлении.
Сначала он хотел разбить цепи заступом, но оставил попытку, убедившись, что они выкованы из лучшей стали.
А, эти мошенники, — ворчал он, оглядывая цепи, — хорошо знают тюремное дело.
— О Господи, что с нами будет? — застонала женщина.
— Успокойтесь: не все еще погибло, — утешал ее ковбой. — Часа через два, как только отдохну, я отправлюсь в Денвер и достану там несколько пилок, спиртовую лампочку и паяльную трубку. Посмотрим, выдержит ли цепь! В следующую же ночь вы будете на свободе!
— О, как это долго… как бесконечно долго… — стонала женщина. — А что, если они опять придут… если заметят, что здесь кто-то был…
— Не беспокойтесь, я уничтожу все следы.
Несмотря на внешнюю грубость, Стальное Тело обладал нежным, отзывчивым сердцем и глубоко сочувствовал этим несчастным, измученные лица которых внушали ему глубокую симпатию.
После короткого отдыха он спрятал в песок несколько бутылок воды, чтобы узники могли при желании ими пользоваться, и, горячо пожав им
Он уже был на лестнице, как вдруг, вспомнив что-то, возвратился и, протягивая узнику один из револьверов, сказал:
— Он заряжен. Если в мое отсутствие кто-нибудь сюда придет, защищайтесь.
— Благодарю вас. Я теперь спокоен.
Стальное Тело вышел из погреба в кухню, подставил стул к окну и хотел было пролезть во двор, но наткнулся на препятствие: вместо окна перед ним была гладкая неподвижная, как стена, поверхность.
Он соскочил со стула, поднял над головой фонарь и испустил крик изумления и досады.
Пока он оставался в погребе, кто-то замуровал окно: ковбой очутился в западне.
ГЛАВА XXV
Никогда одиночество так не угнетало девушку, как теперь, хотя оно и тяготело над ней со дня разлуки с родителями.
Как ни тяжела была ей потеря родных, присутствие нежного самоотверженного друга все же смягчало ее горе, а вспыхнувшая в ней молодая любовь не позволяла впасть в отчаяние, давала ей новую неведомую силу и внушала твердую надежду на будущее.
Элиза тщетно ждала вестей от любимого друга, вынужденного столь внезапно с ней расстаться. О Стальном Теле не было никаких известий, и в сердце девушки закралась смутная тревога. Она трепетала при мысли, что с ним могло случиться какое-нибудь несчастье.
С момента возвращения Элизы на ранчо ковбои вместе с индейцами Черного Орла стерегли ее как зеницу ока.
Ни днем ни ночью никто из посторонних не мог к ней подступиться без того, чтобы еще за несколько лье от фермы не встретить ее верную охрану.
Спустя две недели после отъезда Стального Тела Колибри и Жако Канадец охотились за дикими индюками недалеко от фермы. Вдруг они заметили метрах в трехстах всадника, направляющегося к ранчо Монмартр.
— Стой!.. Куда держишь путь? — крикнул ему Жако во всю силу легких.
Всадник продолжал путь, не удостаивая Жако даже взглядом.
Канадец, не любивший шутить, остановил коня, приложил к плечу винтовку и молниеносно спустил курок.
Пуля угодила лошади в висок, и она, как подкошенная, упала на землю головой вперед.
— Браво, мой Жако! — воскликнула Колибри, восхищаясь меткостью выстрела на таком значительном расстоянии.
Всадник выскочил из седла и стал на землю, протянув вперед пару револьверов.
Колибри свистнула, и обе лошади, великолепно выдрессированные, тотчас же улеглись в высокой траве, совершенно скрывшись от глаз незнакомца.
Жако и Колибри оставили коней и, извиваясь как змеи, поползли в траве по направлению к всаднику.
Последний, очевидно, был хорошо знаком с приемами дикарей и не сомневался, что где-нибудь из-под травы на него глядят дула карабинов и потому терпеливо ждал развязки.