Монмартрская сирота
Шрифт:
Мучило его и то, что он согрешил против заветов святой церкви, и он с трепетом думал об ожидающем его возмездии.
Сильно преувеличив свое преступление, он совсем потерял голову и видел выход из этого положения лишь в самых крайних средствах.
Жако был убежден, что теперь для него закрыты врата рая, разбита любовь, потерян весь смысл жизни.
К чему теперь жить!
Он торопливо шел вперед, глядя перед собой, не зная, куда идет.
Ему не приходило в голову вернуться в отель, умолять Колибри о прощении и, быть может, получить
Его необузданная натура не могла представить себе ничего, кроме непосредственного возмездия, нисколько не задумываясь о том, соответствует ли степень преступления суровости кары за него.
Он дошел до берега Сены.
Перед ним был широкий каменный мост.
«Я утоплюсь… — решил он. — Все равно, как умереть… Я плаваю как рыба, но если броситься сверху, то не успею опомниться, как пойду ко дну…»
Жако дошел до середины моста, перескочил через перила и со всего размаху бросился в реку.
На несколько секунд раньше метрах в ста от Жако кто-то бросился в реку с противоположной стороны моста.
Это была какая-то женщина.
Падая, она испустила крик, полный отчаяния.
Оба тела почти одновременно плеснули в воде, но Жако, бесшумно погрузившийся в волны, услышал этот душераздирающий вопль и плеск воды неподалеку.
Как ни силен был удар, Жако не потерял сознания.
«Прощай, моя маленькая Колибри», — подумал он. Затем он сообразил: «Гм… Кажется, еще кто-то топится…»
С этой мыслью он отдался течению.
Однако человеку, плавающему как рыба, нелегко утонуть, будучи в полном сознании. Вопреки желанию он делает движения, которые выносят его на поверхность воды. Нужно обладать особенной волей, чтобы все-таки заставить себя пойти ко дну.
Жако твердо решил умереть и привел бы свое решение в исполнение, если бы, вынырнув против воли, не заметил борющейся с волнами женщины.
Он бросился к ней, решив, что еще успеет утонуть. Женщина исчезла с поверхности воды. Жако нырнул, но через минуту вынырнул ни с чем.
Между тем со всех сторон сбежались люди и стали подбадривать Жако криками, решив, что он бросился с моста, чтобы спасти жертву. С берега подали лодку.
Жако вдохнул полной грудью и нырнул снова. Минуты через две-три он появился на поверхности реки, держа в одной руке потерявшую сознание женщину и стараясь с помощью другой держаться на воде.
Спустя несколько минут лодка доставила их на берег.
Выскочив из лодки, Жако решил: «Придется отложить на другой раз… Надо ее спасти до конца… Досадно все-таки, что случилась эта проклятая история…»
Он поблагодарил лодочника и взглянул на спасенную, которую видел лишь мельком…
Это была молоденькая девушка лет шестнадцати. По ее скромному, незатейливому наряду нетрудно было догадаться, что она была бедна. Промокшее платье из простенькой дешевой материи плотно облегало стройные формы едва расцветшего молодого тела. Густые мокрые пряди ее светло-русых кудрей с золотистым отливом точно ореолом обрамляли ее прелестную головку с тонкими,
Ее фигура была трогательна своей невинностью и кротостью, и, глядя на нее, Жако чувствовал, как в его душу вливались мир и успокоение.
На место происшествия вскоре явилось несколько полицейских, которые уложили девушку на носилки и перенесли ее в находившийся неподалеку полицейский пост.
Туда же был приглашен и Жако.
Пока девушку приводили в чувство, Жако был допрошен.
— Жак Лефранк… по прозвищу Жако… родом из прихода святого Бонифация, что около Виннипега, в Канаде… Профессия… ранчмен, — отвечал он на обычные вопросы.
— Как? Ранчмен? Что это означает? — переспросил полицейский бригадир.
— Это то же самое, что скотовод.
— Ваша квартира?
Жако не осмелился дать адрес супругов Дэрош:
— Я из труппы «Буффало-Билль».
Бригадир похвалил его за самоотверженность, с какой он бросился спасать девушку, и предложил ему сменить промокшее насквозь платье.
Девушка все еще не пришла в себя.
Тем временем бригадир порылся в кармане ее платья и нашел в нем небольшое кожаное портмоне. Там оказалось несколько мелких серебряных монет и тщательно сложенное письмо, почти совсем не пострадавшее от воды.
Он развернул его и прочитал вполголоса:
«Дорогая мама!
Прости, родная, за горе, которое я тебе причиняю. Но жизнь моя загублена. Я должна умереть. Меня завлекли в ловушку, опоили и навеки запятнали мою честь.
Негодяй уже давно преследовал меня…
Мама, моя бедная, дорогая мама, во что бы то ни стало покинь Париж, возвратись в нашу милую Бретань.
Моей любимой сестричке Ивонне теперь двенадцать лет. Она слишком красива, и я боюсь, как бы ее не постигла моя участь… Молю тебя, увези ее отсюда поскорей и подальше.
Прощай, матушка… Прощай, моя любимая сестренка. Прощай, мой малютка Леоннек.
Прощайте все!
Тот, кто меня погубил, богат, знатен; для него нет ничего святого.
Это…»
Бригадир, читавший это трогательное письмо, как будто взятое из романа, внезапно прервал чтение.
— Гром и молния! Вот так история!.. Во всяком случае, это имя не должно фигурировать в протоколе… Этот молодчик, однако, всюду поспевает… Будь на его месте обыкновенный смертный, давно бы ему торчать в Новой Каледонии… Этому все нипочем… Как же! Связи с министрами, с финансовыми тузами… Знатный род. Таким море по колено! — ворчал бригадир.