Моноклон (сборник)
Шрифт:
— Выходит, что так! — засмеялся он, обнажая большие зубы.
Это был плавленый сырок, привезенный в пятницу Барминым. В Москве открыли большой цех молочных продуктов, изготовляемых и пакуемых по новым технологиям. Бармина и Несмеянова пригласили на открытие. Цех был полностью автоматизированным. И лихо производил и паковал молочные продукты. Бармин привез им молоко в треугольном бумажном пакете, сметану в пластиковом стаканчике, творожную массу в целлофане и два плавленых сырка. Бармин смеялся:
— Теперь в СССР есть треугольное молоко!
Они съели один сырок. Вкус его большого впечатления на них не произвел.
— Натуральный сыр все-таки лучше, — сказала тогда она, и муж с ней согласился, сунув второй сырок в карман пижамы.
Так и проходил два дня с плавленым сырком в кармане.
— Рассеянный с улицы Бассейной… — пробормотал он и перевернул сырок.
На синеватой этикетке с белым корабликом было написано «Волна». И мелко внизу: «сыр плавленый».
— Волна… — прочитала она.
— Волна… — поправил очки он, склоняя голову набок.
И каждый сразу вспомнил свою волну.
Владимир Сорокин
Путем крысы
Ивану Дыховичному
Сега с Маратом из Красных Домов и Васька Сопля с восьмого барака отправились после школы на Крестовские склады жечь крыс. Склады эти разбомбили немцы еще в 41-м, а теперь, в 49-м там, в подвалах, развелось крыс видимо-невидимо. Крыс били из рогаток, мозжили обгорелыми кирпичами, шарашили кольями, поддевали на железные пики, глушили самодельными пороховыми бомбами. У каждого из трех друзей был свой личный «крысиный счет»: долговязый белобрысый и мутноглазый Сега угробил 18 крыс, смуглолицый, картавый и верткий Марат — 12, а приземистый, гнусавый и длиннорукий Васька Сопля — 29. В троице верховодил Сега, Марат был на подхвате. Соплю уважали, хотя он был на год младше, ниже ростом и слабее Сеги. Старший брат Сопли, вечный второгодник Вовка по прозвищу Шка, зимой попал в колонию за поножовщину, оставив Сопле свою убойную рогатку с тройной авиационной резинкой, из которой Сопля научился метко стрелять чугунками — кусочками битых чугунных радиаторов парового отопления. Такая остроугольная тяжеленькая чугунка со свистом впивалась в серо-волосатое тело крысы, заставляя ее предсмертно визжать.
Сега любил метать в крыс кирпичи, а попав, добивать дергающуюся тварь обструганным колом. Затем он ловко, сквозь зубы, сплевывал на размозженную крысу, бормоча «Эс-Фэ-О» [5] , чистил в земле окровавленный конец кола, поднимал новый кирпич и шел искать живую крысу.
Марат был изобретательнее своих друзей. В сарае одноногого инвалида и пьяницы Андреича он тщательно готовился к крысиной войне: делал пороховые бомбы, выковыривая порох из винтовочных патронов и засыпая в бумажные фунтики, облеплял фунтики глиной, обсыпал мелкорублеными гвоздями и, вставив фитили, сушил на крыше сарая. Потом прятал бомбы в свои безразмерные карманы, сворачивал самокрутку, просил у Андреича «огня в зубы», закуривал, натягивал кепарь и деловито, враскачку, шел на войну. На складах Марат пролезал в самые темные подземелья, поджигал бомбу, метал, прикрывал голову, ожидая взрыва. Бомбы всегда взрывались. Нашпигованных гвоздями крыс он выволакивал наверх за хвосты, злобно-небрежно бросая к ногам друзей:
5
Эс-Фэ-О — Смерть фашистским оккупантам.
— Еще одну шушеру уделал!
Пару раз разлетающаяся сечка доставала и самого бомбометателя: шляпка гвоздя впилась ему в прикрывшую голову кисть, и Сега перочинным ножиком выковырнул из руки товарища боевой осколок.
Перебив порядочно крыс и заметив, что число их в бесконечных складских подвалах не убывает, три друга нашли себе новое развлечение: ловить крыс и жечь их живьем. Для поимки противных тварей была сооружена сеть из трех авосек. Ее навешивали на какую-нибудь дыру, а с другой стороны шуровали колами, орали, метали кирпичи и бомбы. Крысы бежали и попадали в сеть. Здесь начиналось самое сложное — схватить крысу так, чтобы она не выскользнула или не покусала. Для этого Сега приспособил старые меховые рукавицы деда. Внук вымазал их в растворе, которым громкоголосые бабы штукатурили котельную, раствор застыл и дедовы рукавицы стали просто каменными — ни одна крыса не могла прокусить их. Сега назвал свои рукавицы «ежовыми», вспомнив старый плакат в кабинете школьного военрука — на нем сотрудник НКВД в огромной колючей рукавице сжимал каких-то хвостатых и длинноносых очкариков.
— Мои рукавицы — как ежовые трактора! — говорил Сега.
Страшно было крысам попадать в эти рукавицы. Их ждала лютая смерть: наверху, посреди обугленных стен разводился костер, на него ставился большой ржавый бидон с оторванной крышкой. В бидон пускали крысу. И молча слушали, как она пищит и бьется в раскаленном бидоне.
В этот пасмурный день друзьям долго не везло. Крысы или проскакивали сквозь сеть, или просто не шли в нее. Да и как-то попрятались, попритихли. Сега уже плюнул, предложив пойти порезаться в расшибец с детдомовскими. Но упорный Марат не отступал — сопя и кряхтя, ползал по мокрым подвалам, орал, свистел, метал кирпичи в темноту.
Наконец попалась одна.
Схватив «ежовыми тракторами» крысу, Сега вытащил ее из сетки, вынес из подвала и кинул в бидон. Соприкоснувшись головами, друзья заглянули в бидон, оценивая трофей. Крыса была как крыса: не большая и не маленькая, с хвостом. Она неподвижно сидела в полумраке на пока еще холодном днище бидона, покрытого обугленной крысиной кровью.
— Опчики-корявые! — Сега звучно шлепнул ладонями по бидону. — Ща поджарим тебя, шушера.
Крыса сидела неподвижно.
— Ишь, и не шугается… — Сопля тюкнул ботинком в закопченный бок бидона.
Крыса не пошевелилась. Сопля плюнул ей на серую спину. Крыса вздрогнула, подняла голову и понюхала воздух. Влажные глазки ее блестели.
— Бздит. Чует смерть, — шмыгнул носом Марат. — Запалим костер, робя.
Трое разбрелись по руинам в поисках топлива для казни, стали тянуть из кирпичного месива обугленные доски, куски рам с осколками стекла. Сложили деревяшки между двумя кирпичами, сунули под них клочок газеты, подожгли.
Костер нехотя затеплился.
Сега достал бычок «Казбека», поджег, раскурил, передал Сопле. Тот глубоко затянулся и шумно выпустил дым в бидон:
— Газовая атака. Надеть противогазы.
Крыса сидела неподвижно. Она словно окаменела. Дым поплыл из бидона.
— Может, подохла со страху? — Марат тюкнул бидон.
Крыса пошевелилась.
— Жива, фашистка, — Сопля вернул окурок Сеге, сплюнул в костер. — Горит плохо.
— Намокло все, на хер, — Сега присел перед костром, пошевелил деревяшки. — Надо толи подкинуть.
— Ща принесу, — Марат побрел по руинам.
— Чего-то жрать захотелось, — Сопля сдвинул кепку на затылок, поскреб бледный лоб. — Вы вчера чего ели?
— Вчера? — Сега прищурил толстые веки с белесыми ресницами. — Картофь с салом. Пирог с морковью.
— А мы макарон рубанули. Батя консервов припер с завода.
Сега понимающе кивнул, поправил огонь:
— У Аники двух турманов сперли и дутыша белого, слыхал?
— Да уж давно слыхал.
— Вот так. А мы с ними в расшибец режемся.
— Это не детдомовские.
— Ага! Не детдомовские. А кто тогда?
— Леха Трегуб.
— С Яузы?
— Ага.
— А ты почем знаешь?