Моноклон (сборник)
Шрифт:
Крыса опустила голову, вжалась в черное днище.
— Хорош, давайте ставить, — Сопля пошевелил костер палкой.
Марат и Сега взялись за бидон.
— Подождите, — произнес Гоша чужим, срывающимся голосом.
— Чего? — не понял Сега.
— Отпустите ее.
— Че-е-го? — скривил рот Марат, поднимая бидон. — Ты чего, Скелет, кантузился? А ну — отзынь на два метра!
— Перезанимался, бля! — усмехнулся Сопля желто-розовыми, нечищенными зубами.
Гоша встал перед костром, загораживая им дорогу:
— Вы… это… отпустите ее…
Сега и Марат
— У него что, припадок? — Сега обернулся к Сопле.
— Голодный, ёптать… — усмехался Сопля. — Иди воруй!
Трое уставились на Гошу.
Костер потрескивал, разгораясь.
Гоша стремительно понял, что надо что-то дать им. Сунул руку в карман, вытащил стеклянный шар.
— Вот… я вам… я дам. Вот! — он протянул шар.
Тусклое сентябрьское солнце отразилось в шаре.
Сега взял шар, повертел, подкинул:
— Тебе чего, крыса нужна?
Гоша кивнул.
— Ну, бери… — Сега убрал шар в карман, переглянулся с друзьями. — Нам не жалко.
Трое рассмеялись как по команде.
— Пошли, робя, в расшибец резанемся! — Сега мотнул головой и двинулся к забору.
Марат повертел пальцем у виска и пошел следом.
— Пей порошки, ёптать! — громко посоветовал Сопля, и трое снова рассмеялись.
Переговариваясь и посмеиваясь, они пролезли в забор, мелькнули между ивами и пошли по направлению к детдому.
Гоша остался стоять рядом с бидоном. Подождал, пока голоса парней стихнут. Заглянул в бидон. Крыса сидела неподвижно. Он взялся за горловину бидона, слегка тряхнул. Крыса вздрогнула. Но не подняла головы. Гоша посмотрел на костер, облегченно разжал губы, облизал их.
— Ну вот… — пробормотал он, кинул портфель на битые кирпичи, взялся за бидон и осторожно положил его на бок.
В бидоне громко зашуршало. Крыса выбралась из него, слегка приподнялась на задних лапах, понюхала воздух. Глянула на Гошу. И замерла, пошевеливая усиками. Черные, влажные глазки ее глядели пристально. В крысином взгляде была какая-то высокая неподвижность — как у птиц. Гоша тоже замер и смотрел в крысиные глаза. Крыса опустилась на четыре лапы. И небыстро побежала, волоча светло-серый хвост. Но не в черные подвалы, а сверху по кирпичному месиву, по доске, через кучу угольного шлака, по битому, проросшему травой асфальту — к забору, прочь от складов.
— Ты куда? — пробормотал Гоша и неожиданно для себя подхватил портфель и побежал за ней.
Крыса пролезла под забором, обогнула толстый, накренившийся ивовый ствол и потрусила по дороге, усыпанной белым щебнем и черным шлаком. Дорога эта вела к Сокольникам, Гоша ездил по ней пару раз на велике Кольки Зотова.
— Ты чего, в Сокольники, собралась? На толчок? Там крыс много… Потому что питания достаточно… — Гоша легко догнал крысу.
Он ожидал, что она бросится от него в сторону, в заросли бузины и покрасневшего боярышника. Но крыса продолжала неспешно трусить по дороге.
— Ты чего — глухая? — Гоша быстрым шагом пошел рядом с крысой.
Крыса
— Не боишься меня? — Он наклонился, на ходу разглядывая крысу.
Серая шерсть на ее спине была густой, волосатой, а к подбрюшью светлела и укорачивалась, становясь почти белой. Белой шерсти было немного и на мордочке, возле усов. Нос у крысы был розовато-лиловый, пятачком, как у поросенка.
— Может, ты дрессированная? — спросил Гоша.
Крыса бежала.
Гоша обогнал ее и выставил впереди барьером свой черный новый коленкоровый портфель с двумя блестящими замками. Упершись в портфель, крыса понюхала его, быстро обежала и так же неспешно потрусила дальше.
— А если машина поедет? — спросил крысу Гоша.
Но машин не было. Дорога тянулась мимо брошенного барака, фундамента недавно заложенного дома, куч песка и щебня, сараев и кустов. Не обращая внимания на тарахтение грузовика, на редкие голоса у сараев, на вновь заухавший копер, загоняющий сваи в землю, крыса трусила себе невозмутимо и самоуверенно. Это спокойствие крысы все больше и больше удивляло Гошу.
«Только что ее сжечь хотели, а она бежит, будто и не было ничего…» — подумал он.
Перестав разговаривать, Гоша шел рядом с крысой. Он зауважал ее. Дорога вильнула вправо. Крыса же потрусила налево — через канаву, под пыльными лопухами, перелезла через обломок поваленного телеграфного столба и вбежала в кусты. Гоша поспешил за ней. За кустами начинался перелесок, тянущийся до самой Яузы. В этом хилом перелеске Гоша дважды собирал со своим классом металлолом.
Темно-серая спинка крысы замелькала в пожухлой траве. Гоша шел следом.
«Интересно!» — подумал он и рассмеялся.
Обогнув ивовые кусты, крыса пробежала по ржавой, увязшей в луже трубе и скрылась в зарослях боярышника.
— Куда ты! — Пройдя по трубе, Гоша остановился перед густым боярышником. — Так нечестно! А ну — стой!
Он стал обходить заросли справа. Боярышник стоял колючей стеной, конца ему не было. Наконец Гоша обошел заросли, двинулся влево, пробрался сквозь молоденький березняк, зацепился штаниной за проволоку, но не порвал, раздвинул кустарник — и оказался на поляне.
Здесь тихо сидели трое — инвалид без ног, старик с густой седой бородой и мальчик, ровесник Гоши. Все они, судя по обтерханной одежде, были нищими и, рассевшись на поляне, копошились в двух холщовых мешках.
Гоша пошел к ним.
Нищие заметили Гошу.
— Здоров, хлопец! — произнес безногий и бодро подмигнул.
Его небритое, почерневшее от въевшейся грязи лицо было круглым и веселым.
— Здравствуйте, — разочарованно произнес Гоша, ища глазами крысу.
Крысы нигде не было. А эти трое нищих сразу нагнали на Гошу прежнюю утреннюю тоску.