Монсегюр и загадка катаров
Шрифт:
Под защитой этого внушительного массива обитатели Монсегюра, катары, жили в поселении, простиравшемся под стенами замка и на части пога. В первой половине XIII века самый крупный квартал деревни располагался вокруг донжона. Недавние раскопки обнаружили на площади в шестьсот квадратных метров и на пяти уровнях три жилища с пристройками и сетью коммуникаций. Рядом с одним из этих домов находилась цистерна для снабжения водой. Эти деревянные и каменные постройки сообщались между собой узкими лестницами. Они наслаивались друг на друга, как черепица, и, похоже, использовалась любая горизонтальная поверхность. Может быть, чтобы получать горизонтальные плоскости для постройки жилищ, даже насыпали грунт или долбили скалу. В бывшей деревне Монсегюр имеется с полсотни жилищ такого типа. После осады 1244 года немногие оставшиеся жители и, возможно, новые пришельцы поселились ниже, у подножья пога,
Ведь на поге Монсегюр надо было выживать. Зимой жилища обогревались простыми очагами, горящими среди камней, причем дым выходил через отверстие в крыше или через дверь. Стенной камин, появившийся не ранее XI века, распространился еще не повсюду, и в Монсегюре им пользовались только в главном зале донжона.
Мебель в жилищах была самой элементарной и состояла из убогого ложа, сундуков, табуретов и скамей. Закрывать комнаты позволяли деревянные двери с железными засовами. Освещали дома свечами и железными масляными лампами типа «калей» (cal`elh), то есть с четырьмя горелками. В состав посуды входили кувшины, различные терракотовые сосуды, стаканы для питья и ножи. При каждом жилище был хотя бы маленький водоем.
Можно задаться вопросом, за счет чего жили эти люди, отрезанные от мира на бесплодной горе и не имевшие природных ресурсов. Фактически выжить можно было только за счет скотоводства, которым могли заниматься на склонах, и скудного земледелия. Нельзя исключать и охоту, а также ловлю рыбы в соседних горных реках. Кроме того, никогда, даже в самые трудные периоды осады, не прекращалось снабжение Монсегюра извне: сообщение с внешним миром всегда было возможным. Оставалась проблема воды, и именно эта проблема стала причиной сдачи.
Согласно открытиям археологов, основой питания здесь были злаки, пшеница и рожь. Были обнаружены многочисленные бычьи, бараньи, косульи, кабаньи кости, а также остатки рыбьих костей. Вероятно, мясо хранили здесь в соленом и копченом виде, и его запасы всегда были в изобилии. Пусть питание было не первоклассным, но его вполне хватало, и хроники, повествующие об осаде, не упоминают о голоде.
Жившие здесь катары проводили время не только в медитациях или религиозных упражнениях. В дополнение к пастушеской и земледельческой жизни они были вынуждены активно заниматься материальными делами. Они изготовляли одежды из шерсти баранов, из шкур животных и производили также растительные или минеральные краски, необходимые для окраски этих одежд. Они пряли шерсть на веретенах. Они резали ее железными ножницами и сшивали, используя бронзовые наперстки. Они делали поясные пряжки и шпеньки. Не забывали и о декоративных элементах, подвесках, кольцах и нагрудных крестах, а также о туалетных принадлежностях: пинцеты для выщипывания волос были необходимы для удаления заноз и колючек. И разумеется, они не могли забывать о собственно религиозных или просто символических предметах, таких как знаменитые свинцовые жетоны (m'ereaux), выполнявшие, вероятно, роль пропусков на тайные собрания, или загадочные пентаграммы, точное значение которых еще далеко не известно.
Можно было бы рассматривать Монсегюр как подобие монашеского поселения: под защитой крепости и занимавшего ее гарнизона катары в деревне как таковой якобы вели жизнь, аналогичную жизни ортодоксальных католических монахов. Но это представление далеко от реальности. Прежде всего надо проводить различие между двумя категориями катаров, совершенными и верующими. Совершенные дошли до высшей степени не только посвящения, но и «чистоты» жизни. Получив по своей просьбе consolamentum, только они могли считаться истинными катарами. Практикуя строгость, сексуальное воздержание, вегетарианство, они, согласно катарским верованиям, были готовы вернуться в Царство Божье, не претерпев нового воплощения с целью очиститься и избавиться от порабощенности материей — созданием Сатаны. Они не могли ни носить оружия, ни заниматься работой, которая считалась унизительной, их делом были медитация, проповеди и отправление культа. Для верующих подобная строгость была не обязательна, потому что они еще не достигли той же степени мудрости и «чистоты». Они знали, что им придется переродиться, чтобы завершить инициацию и полностью очиститься. Поэтому упомянутые запреты, особенно в сфере питания и сексуальных отношений, на них не распространялись.
Так вот, бесспорная военная окраска жизни в Монсегюре заставляет предположить, что его жители в большинстве не были катарами. Кроме того, обнаружение костей животных наводит на мысль, что не все жители были вегетарианцами. К тому же верующие и совершенные вели активный образ жизни, и в повседневной деятельности тех и других принципиальных различий не было. Все это показывает, что в начале XIII века в Монсегюре существовала разнородная катарская община, более близкая к кельтским христианским монастырям Ирландии, чем к цистерцианским аббатствам того времени. К тому же ее религиозное значение было тесно связано с политическим. Возможно, что около 1240 года Монсегюр воспринимали как катарскую столицу, и совершенно определенно, что в нем видели оплот, настоящий символ окситанского сопротивления капетингской оккупации. Результатом этого стали события, которые привели к трагедии 1244 года.
Известно, что в 1241 году Раймунд VII Тулузский был вынужден вновь подтвердить королю Франции свою верность монархии и свою волю продолжать борьбу с ересью. Он даже осадил пог, не слишком усердствуя, что позволяло ему уверять посланцев короля и инквизиторов, что попытки захватить Монсегюр тщетны. Раймунд VII превосходно вел двойную игру. Он ждал лишь удобного случая, чтобы изгнать французские войска и восстановить целостность своих доменов. К тому же, не имея наследника мужского пола, он всеми силами пытался расторгнуть брак с Санчей Арагонской, которая была бесплодна, чтобы жениться на женщине, которая родит ему сына. Но Людовик IX и Бланка Кастильская предпринимали всевозможные маневры, чтобы помешать ему вступить в новый брак; их план был намечен заранее — дочь Раймунда, Жанна Тулузская, выйдет за Альфонса де Пуатье, брата святого Людовика, и в результате графство Тулузское рано или поздно станет ленным владением королевского рода.
В этих условиях Раймунд VII хотел выиграть время. Бесспорно, он пользовался услугами катаров, покровительствуя им, потому что они были врагами короля Франции, а в глазах населения, по преимуществу католического, — представителями сопротивления северным угнетателям. Раймунд VII поддержал бы любую еретическую секту, выскажи она несогласие с королевской политикой. И в 1242 году он стал душой обширного заговора, в который вступили всегдашний противник Бланки Кастильской — Гуго де Лузиньян, граф Маршский, Генрих III Плантагенет — король Англии и герцог Аквитанский, графы Фуа, Комменжа, Арманьяка и Родеза, а также виконты Нарбонна и Безье. Почти вся Окситания объединилась в эту пока что тайную коалицию, и император Фридрих II, радуясь возможности создать проблемы для капетингской монархии, оказывал заговорщикам осторожную поддержку.
К несчастью для окситанцев и, разумеется, для самих катаров, восстание вспыхнуло слишком рано вследствие драмы, которая имела вид мелкого инцидента, но была, возможно, результатом намеренной провокации со стороны королевской власти. На самом деле у Людовика IX и Бланки Кастильской во всем графстве Тулузском были свои осведомители, чтобы не сказать — шпионы. Они не преминули предупредить своих хозяев, что затевается что-то серьезное. Можно выдвинуть следующую гипотезу: Париж был заинтересован, чтобы восстание разразилось как можно раньше, прежде чем заговорщики по-настоящему подготовятся, — это бы оправдало быстрый ввод королевских войск и сделало последний эффективнее из-за неготовности противника. Доказательств этого нет, но гипотеза продолжает существовать, поскольку ее, похоже, подтверждают последующие события.
Шел май 1242 года. В Авиньонне, местечке в земле Лораге, относящейся к землям графа Тулузского, разместились со своим судом два инквизитора — брат Арнольд Гильем из Монпелье и брат Стефан из Нарбонна. Они поселились в замке Авиньонне, гарнизоном которого командовал Рамон д’Альфаро, байле (то есть бальи) Раймунда VII. Рамон д’Альфаро отправил гонца к Пьеру-Рожеру де Мирпуа, командиру гарнизона Монсегюра, предупреждая о присутствии двух инквизиторов, которые прославились фанатизмом и жестокостью. Реакция в Монсегюре не заставила себя ждать: у многих катаров и солдат гарнизона были родственники, которых истязали или сожгли упомянутые инквизиторы. Полсотни рыцарей и воинов собрались и направились в Авиньонне. По мере их проезда по стране их ряды пополнялись сочувствующими, которые также желали отомстить за близких. Вылазка была далеко не тайной: что этот отряд намерен перебить инквизиторов, знали все. Но, что любопытно, не нашлось никого, чтобы предупредить об этом будущих жертв. Это только укрепляет гипотезу о провокации.