Монстролог. Дневники смерти (сборник)
Шрифт:
– Восхищает?! И после этого вы еще говорите, что вы не сумасшедший?!
– Мы многому можем научиться у Антропофагов. Я настолько же их ученик, насколько и их враг.
– Может, закончим? – обратился Морган к Уортропу. – Или нам необходимо и дальше слушать эту чепуху?
– Роберт прав, уже очень поздно, – сказал монстролог. – Или ты хочешь сказать что-то еще, Джон?
– Разумеется, но это может подождать.
В дверях Морган обернулся к Уортропу:
– Я чуть не забыл… Малакки…
– Уилл Генри, – позвал Доктор, но Морган передумал:
– Нет,
Его взгляд остановился на ране у Доктора на лбу:
– Если только вам не…
– Все в порядке, – перебил Уортроп. – Пусть останется на ночь.
Морган кивнул и глубоко вдохнул ночной воздух:
– Что за странный человек этот англичанин, Уортроп!
– Да, удивительно странный. Но он, как никто, подходит для выполнения задачи.
– Молюсь, чтобы вы оказались правы. Ради всех нас.
Мы пожелали констеблю спокойной ночи, и я пошел за Доктором обратно в библиотеку, где Кернс, усевшись в кресло Уортропа, попивал холодный чай. Он широко улыбнулся нам и поставил чашку. Маска снова была на своем месте.
– Что за несносный тип! Помеха, а не человек, да? – спросил он, имея в виду констебля.
– Он испуган, – ответил Уортроп.
– Еще бы!
– Ты ошибаешься насчет моего отца, и сам это знаешь.
– Почему, Пеллинор? Потому что я не могу доказать, что ошибаешься ты?
– Даже если не принимать во внимание его характер и забыть на секунду о том, каким он был человеком, твоя теория все равно не более убедительна, чем моя. Как бы он мог скрывать их столько времени? Или поддерживать их страшный рацион питания? Даже сделав в угоду тебе из ряда вон выходящее предположение, что Алистер был способен на такую вопиющую бесчеловечность, где он находил жертвы? Как он мог на протяжении двадцати лет, не будучи пойманным и даже не вызвав подозрения, скармливать им людей?
– Ты преувеличиваешь ценность человеческой жизни, Пеллинор. И всегда преувеличивал. Вдоль всего восточного побережья тянутся города, полные человеческого «мусора», прибитого из европейских трущоб. Таких набрать и заманить сюда обещаниями работы и других благ – не гераклов труд. А если не получится, просто натаскать из гетто с помощью людей, не страдающих твоим романтическим идеализмом. Поверь мне, мир полон таких людей! Конечно, я не исключаю той мысли, что он пытался адаптировать своих питомцев к более низким формам жизни – особенно принимая во внимание то, что это и было его целью, с твоей точки зрения. И даже возможно, что они привыкли есть куриц. Возможно, но верится с трудом.
Уортроп покачал головой:
– Ты меня не убедил.
– Да я и не старался. Мне просто любопытно. Почему ты сопротивляешься объяснению, значительно более правдоподобному, чем твое собственное? Правда, Пеллинор, ты что, действительно веришь, что они случайно мигрировали сюда, прямо к тебе под нос? В глубине души ты знаешь правду, но отказываешься принять ее. Почему? Потому что не можешь думать о нем плохо? Кем он был для тебя? И что важнее, кем ты был для него? Ты защищаешь человека,
Мальчишеское лицо Кернса озарилось улыбкой:
– Ага! Я попал в точку? Ты до сих пор стараешься быть достойным его любви – даже сейчас, когда он не может дать ее тебе? И ты еще называешь себя ученым! Ты лицемер, Пеллинор. Глупый, сентиментальный лицемер. Слишком чувствительный – себе во вред. Мне всегда было интересно, зачем ты стал монстрологом? Ты достойный человек с приятными чертами, а монстрология – дело темное и грязное, так что ж ты сюда полез? Неужели из-за него? Чтобы угодить ему? Чтобы он наконец заметил тебя?
– Ни слова больше, Кернс!
Доктор был так ранен этими колкостями, бьющими прямо в цель с хирургической безошибочностью, что я думал, он снова ударит Кернса, но уже не рукой, а кочергой от камина.
– Я не для того тебя пригласил.
– Ты пригласил меня убить дракона. Я этим и занимаюсь.
Я тихонько выскользнул из комнаты. Смотреть на все это было больно, и даже сейчас, спустя годы, больно вспоминать. Пока я поднимался вверх по лестнице, я вспомнил слова Доктора, сказанные на кухне над тарелкой с супом: «Не питай никаких иллюзий: ты – всего лишь ассистент, волею судеб оказавшийся рядом со мной, не больше». Почему-то эти слова врезались мне в память. Теперь я понимал почему.
Я остановился у двери Малакки и заглянул внутрь. Он не шевельнулся с тех пор, как я его оставил. Я с минуту посмотрел, как он спит, потом тихонько закрыл дверь и отправился в свою комнатку в надежде тоже урвать пару часиков сна. Не тут-то было. Уже через час я снова был на ногах, потому что услышал, как меня зовут пронзительным и несчастным голосом. Шатаясь спросонок, я решил сперва, что это Доктор, и кинулся вниз, но на втором этаже оказалось, что крик доносится из комнаты Малакки.
По дороге к нему я проходил мимо двери Кернса. Я притормозил, потому что дверь была приоткрыта и луч света падал на пол темного коридора. Я заглянул внутрь и увидел, что Кернс стоит на коленях перед деревянным ящиком. Крышка была снята и лежала на полу позади него. Я заметил, что в ней просверлено несколько отверстий. Кернс потянулся к несессеру, стоящему рядом, и извлек из него похожий на карандаш предмет, тонкий и, как мне показалось, сделанный из стекла. Он дважды щелкнул по нему пальцем, потом склонился над ящиком, загородив все своей спиной. Мне больше не было ничего видно, да я и не хотел. Я быстро пошел в комнату Малакки и закрыл за собой дверь.
Он сидел в кровати, облокотившись о спинку; его ярко-синие глаза испуганно бегали.
– Я проснулся, а тебя нет, – сказал он обиженно.
– Меня позвали, и мне пришлось уйти.
– Сколько сейчас времени?
– Не знаю. Очень поздно.
– Мне снился сон, и меня разбудил громкий звук. Я чуть не выпрыгнул в окно.
– Комната на втором этаже, – напомнил я, – ты мог сломать ногу.
– Что это был за шум?
Я помотал головой:
– Не знаю. Я ничего не слышал. Может, доктор Кернс?