Монстролог. Дневники смерти (сборник)

Янси Рик

Кернс поднес кость к глазам и посмотрел в упомянутое отверстие, как в «глазок».

– Эта дыра не была просверлена при помощи хирургического инструмента. Ее проткнули зубом, и пробивная сила укуса этого существа такова, как если бы на нашу самую твердую кость, джентльмены, обрушился груз весом в тонну.

Он опустил обломок черепа обратно в карман.

– Такую невероятную силу укуса Антропофаги обрели в ходе эволюции, так как они лишены коренных зубов. Два ряда меньших зубов обрамляют большие, центральные зубы. Передние зубы служат для того, чтобы схватить и зажать жертву; остальные – количеством примерно трех тысяч – чтобы разрезать и нарубать. Проще говоря, они не жуют свою добычу; они глотают

ее целиком. И мы, джентльмены, как эвкалиптовые листья для коалы, содержим в себе весь необходимый рацион для данного вида существ. Они буквально рождены, чтобы есть нас. Естественно, данный факт вызывает некоторые трения между нашими видами: им нужно питаться, мы предпочли бы, чтобы они этого не делали. С развитием цивилизации мы получили в наши руки такие средства защиты, как копья и ружья; это склонило чашу весов в нашу пользу. Антропофаги оказались вынуждены прятаться. Но одновременно у них развился адаптационный инстинкт, проявление которого привело вчера к столь печальным последствиям. Антропофаги стали яростно защищать место, где им удалось спрятаться и которое они считают своим домом; и они будут бороться за принадлежащую им территорию до последнего вздоха – все, от мала до велика. Иными словами, джентльмены, беспощадность и жестокость, с какой они охотятся, превышает только безжалостная свирепость, с которой они защищают свою территорию. И именно на ней нам предстоит встретиться с Антропофагами сегодня – на их земле, не на нашей. Мы сами выберем время, но не место. Мы бросим им вызов – и они ответят нам! И вот когда это случится, джентльмены, вы можете ожидать нечто сродни детской истерике, только вот закатят эту истерику существа семифутового роста весом приблизительно в двести пятьдесят фунтов, с тремя тысячами острых, как бритва, зубов, расположенных в центре грудной клетки.

Кернс улыбнулся. Просветленное выражение его лица никак не соответствовало произнесенным словам.

– Сегодня вы станете свидетелями кошмарного сна наяву. Вы увидите такое, от чего у вас сердце уйдет в пятки и кровь застынет в жилах. Но если вы будете делать все, что я скажу, вы доживете до рассвета и увидите зарю нового дня. Но только если будете делать все, что я скажу. Если вы готовы дать такой обет сейчас – без оговорок и замечаний, – вы доживете до того дня, когда будете очаровывать ваших внуков страшилками, вспоминая сегодняшнюю ночь. Если же нет – предлагаю вам забрать ваши винчестеры и идти домой. В этом случае – спасибо за внимание и попутного ветра вам в спину.

Повисло молчание. Кернс ждал, каков будет их вердикт. Вряд ли им нужна была эта лекция; все они видели человеческие останки в доме пастора и представляли, на что способны Антропофаги. Они понимали, на что идут. Понимали, но не дрогнули. Никто не принял предложение Кернса удалиться.

Один из мужчин откашлялся и яростно крикнул:

– Не только они умеют защищать то, что им дорого, гады! Что вы хотите, чтобы мы сделали?

Кернс тут же приставил мужчин к работе. Из лесоматериалов, хранящихся на центральном дворе, требовалось соорудить две платформы размером четыре на восемь футов. Закончив, надо будет доставить их на кладбище, поднять с помощью блока и системы веревок на высоту десять футов на деревья, расположенные вдоль западной границы кладбища, и закрепить там.

– Почему десять футов? – спросил Доктор у Кернса, в то время как вокруг стучали топоры и раздавался пронзительный звук пилы. – Они могут легко запрыгнуть на высоту в десять футов.

– Десять – достаточно высоко, – рассеянно ответил Кернс. У него явно было что-то на уме на этот счет, но в данный момент его сильнее беспокоила погода. Он все осматривал свои чемоданы и таинственную коробку и кидал взгляды на небо. Около трех часов дня, как раз когда

был вбит последний гвоздь, заморосил мелкий дождь. Его капли падали на очки констебля, заставляя того все время стаскивать их с носа и вытирать о жилетку. Дождь потушил его трубку и слегка погасил боевой настрой. Кернс заметил это и сказал:

– Когда все закончится, пришлю вам хорошего табаку. Намного лучше этого заячьего помета, который вы курите.

Констебль не обратил внимания на его слова.

– Пеллинор, я волнуюсь насчет мальчиков, – кивнул он в нашу с Малакки сторону. – Я считаю так: надо либо оставить их здесь, в церкви, либо отправить обратно к вам домой. Им нет смысла…

– Напротив, – перебил его Кернс, – мне это на руку.

– Возможно, вы правы, Роберт, – неохотно признал Уортроп.

– А вот и нет! Для меня в этом – весь смысл! – зло бросил Малакки. – Я не мальчик, и я не уйду!

– Я не могу взять на себя такую ответственность, Малакки. Мне совесть не позволит, – беззлобно сказал констебль.

– Совесть? – закричал Малакки. – А как насчет моей совести?!

– Браво! – рассмеялся Кернс. – Правильно, Малакки, надо было остаться в комнате, чтобы тебе тоже оторвали голову после того, как переломали все кости твоей сестренке. Иначе что ты за брат такой?

С криком ярости Малакки бросился на своего мучителя. Доктор перехватил его, когда тот уже готов был вцепиться Кернсу в лицо, и прижал ему руки к туловищу, крепко держа.

– Ты сделал верный выбор, Малакки, – прошипел Уортроп ему на ухо, – у тебя было моральное обязательство…

– На твоем месте я не говорил бы о моральных обязательствах, Пеллинор, – предостерег Кернс, и глаза его блеснули от удовольствия. – И в любом случае, это абсурдное знание непреложной морали – целиком и полностью причудливое изобретение человека, капризная выдумка толпы. Нет никакой морали, кроме морали данного мгновения.

– Я начинаю понимать, почему вы с таким удовольствием охотитесь на Антропофагов, – сказал Морган с отвращением. – У вас так много общего!

Малакки обмяк в руках человека, которого вчера чуть не убил. Ноги мальчика подкосились, и теперь Доктор держал его, чтобы тот не упал на мокрую землю.

– А что, констебль, это правда, – согласился Кернс. – Мы во многом на них похожи: неразборчивые убийцы, движимые мотивами менее ясными и едва понятными, мы так же яростно боремся за территорию. Единственное существенное различие между нами и Антропофагами заключается в том, что им еще недостает опыта в притворстве и фальши, лицемерии и лжи. Они еще не обрели умения забивать и кромсать толпы себе подобных, мотивируя это благими намерениями и благословением свыше.

Он обернулся к Малакки:

– Так что давай, мой мальчик, отомсти! Ты вновь обретешь «моральный» выбор, который разрывает твою душу на части. И если сегодня ночью ты встретишь своего Бога, ты сможешь посмотреть ему прямо в глаза и сказать: «Да будет воля Твоя».

Он развернулся на каблуках и зашагал прочь. Морган отвернулся в сторону и демонстративно плюнул. Уортроп поспешно успокаивал Малакки; сейчас не время поддаваться чувству вины и жалеть себя, говорил он.

– Вы не сможете оставить меня в стороне, – был ответ. – Меня ничто не удержит.

Уортроп кивнул:

– Никто не будет тебя удерживать.

Он посмотрел через плечо мальчика на констебля и сказал:

– Дайте ему винтовку, и мы найдем ему место, Роберт.

– А Уилл Генри? Его-то, конечно, вы не возьмете с собой?

Я заговорил, сам едва веря словам, сорвавшимся у меня с губ:

– Не отсылайте меня, сэр. Пожалуйста.

Еще не ответив, Доктор улыбнулся тихой и печальной улыбкой:

– Ох, Уилл Генри. После всего, что мы пережили вместе, как я могу отослать тебя сейчас, в самый критический момент? Ты для меня незаменим.