Монтаньяры
Шрифт:
Итак, он выполнил свой долг, он предупредил. Но кто заметил, а тем более прочитал его жалкий листок? Да и какие могут быть основания для тревоги, если в Версале заседают депутаты, среди которых несколько сотен лучших юристов, законников Франции? Если бы они еще любили народ, как Марат, мучились бы и страдали, болели за него так же, как он… Увы, поверить в это трудно, и надеяться на них нельзя. Значит, Марат должен любой ценой сделать это! И он делает, он пишет в первые дни августа, как сам говорит, «беглый набросок» конституции и Декларации прав человека, объемистый документ в 60 страниц. Он совершенно не похож на привычные конституционные тексты. Это не сухо-торжественный трактат с чеканными, но холодными юридическими формулами. Скорее это какая-то исступленная поэма ярости и гнева, мудрости и наивности, ужаса и восторга. А ведь наш бедняга, наверное, написал ее в своей жалкой каморке при тусклой свече за какую-нибудь одну бессонную ночь, дрожа от нетерпения и жгучего
Марат прямо заявляет, что в обсуждаемых в Версале документах «права народа нарушены», и поэтому он решил «раскрыть великие истины» своим голосом, исходящим «из недр народных масс». Если его предостережения не будут услышаны, заявляет Марат, Францию ожидают «страшные потрясения».
Главное в его проекте, и в этом он далеко обгоняет свою эпоху, посягательство на священный для буржуазии принцип частной собственности. Марат заявляет, что на основании естественного права, «когда какому-нибудь человеку недостает всего, он имеет право отнять у другого имеющиеся у него в избытке излишки… Человек вправе покуситься на собственность, на свободу, даже на жизнь себе подобных». Но такое естественное право ограничивается общественным правом, защищающим права других членов общества. Однако эта защита должна содержать принципиальное исключение: «Закон должен предупреждать слишком большое неравенство состояний, устанавливается предел, какой они не должны переступать».
Общество обязано обеспечивать всем равное право на жизнь, оно «в долгу перед теми своими членами, которые не обладают никакой собственностью и чей труд едва достаточен для удовлетворения их насущных потребностей, для обеспечения их средств, которые позволяют им питаться, одеваться, иметь подходящее жилище, лечиться во время болезни, доживать свой век в старости и воспитывать своих детей… Те, кто утопает в роскоши, должны взять на себя заботу о покрытии потребностей тех, кто лишен самого необходимого».
Но это уже далеко выходит за пределы целей буржуазной революции, которую Марат обгоняет на века. Он осмеливается даже на утверждение, что социальная справедливость вправе восторжествовать даже с помощью насилия. Правомерность вооруженного восстания народа и преступность сопротивления ему — вот что провозглашает Марат: «Честный гражданин, которого общество оставляет в нужде и отчаянии, возвращается в естественное состояние и имеет право требовать с оружием в руках тех преимуществ, которых он не сумел добиться раньше, лишь для того, чтобы позднее добиться много больших. Всякая власть, которая этому противится, есть власть тираническая, а судья, который осуждает такого гражданина на смерть, — лишь подлый убийца».
Марат досконально развивает свою идею народного суверенитета, который осуществляют его депутаты. Интересен образ депутата, нарисованный им; ведь это не что иное, как его собственный личный идеал, которому он будет подражать до последнего своего дыхания: «Это — человек прямой и твердый, не торгующий честью служения государству; человек безупречный, рассчитывающий на свою добродетель; человек мудрый, лишенный честолюбия и не боящийся бедности; это, наконец, великий человек, созданный для бессмертия, видящий собственную славу в том, чтобы посвятить свои таланты, свои ночные бдения, свой покой делу благополучия своих сограждан».
Марат детально описывает задачи, принципы организации исполнительной власти. Она, вполне в духе времени, воплощена в монархии. Зато какого жесткого контроля он требует со стороны народа над этой властью! Особенно настойчиво Марат предостерегает против угрозы военного деспотизма. Поразительно, но создается впечатление, что он вполне отчетливо видит призрак Наполеона! Столь же досконально он излагает требование к организации судебной власти, требуя учреждения Верховного трибунала, дабы «карать министров за злоупотребления». В проекте конституции Марата предусмотрено все необходимое и, конечно, вооруженные силы. Он требует в связи с этим «отречения от страсти к завоеваниям». Что касается налогов, то Марата больше всего беспокоит, чтобы богатые не ускользнули от налогообложения, тогда как бедняк у него «не должен платить ничего». В муниципальной организации, в устройстве церкви, во всем Марат неукоснительно требует проведения максимального демократизма. При этом человек, которого уже начали клеймить как опасного проповедника хаоса, анархии, грабежа, беззакония, жестокости и варварства, выступает со всей страстью необузданной души именно за подлинный порядок, честный и справедливый. Он пишет к своему проекту примечание, которое надо рассматривать как его подлинное исповедание веры,
«Я чувствую омерзение к распущенности, беспорядку, насилиям, разнузданности; но когда я подумаю, что в настоящее время в королевстве имеется пятнадцать миллионов человек, которые чахнут от крайней нужды, которые готовы погибнуть от голода; когда я подумаю, что правительство, доведя их до этой страшной доли, без сожаления бросает их на произвол судьбы и обращается, как с преступниками, с теми из них, что собираются толпой, и преследует их, подобно диким зверям; когда я подумаю о том, что муниципалитеты не предоставляют им и куска хлеба, разве только из страха быть ими сожранными; когда я подумаю о том, что ни один голос не поднимается в их защиту ни в клубах, ни в дистриктах, ни в общинах, ни в Национальном собрании, — мое сердце сжимается от боли и трепещет от негодования. Я знаю обо всех опасностях, каким я подвергаюсь, горячо отстаивая дело этих несчастных; но страх не остановит моего пера; не раз уже отказывался я от забот о своем существовании ради служения отчизне, ради мести врагам человечества и, если понадобится, отдам за них последнюю каплю крови».
Итак, создано одно из любопытных произведений революционной мысли Великой французской революции. Но как оно противоречиво! Постоянное страстное стремление Марата к личной славе смешано с поразительным чувством милосердия и сострадания к угнетенным. Мысль Марата совмещает в себе вещи несовместимые: реальные требования буржуазной революции, интересы революционной буржуазии третьего сословия, с одной стороны, и еще более резкое требование четвертого сословия, бедняков, плебеев города и деревни, с другой. Конечно, прямая защита их материальных интересов не входила в расчеты либерального большинства Учредительного собрания. Категорическое требование Марата ограничить буржуазную собственность в интересах бедняков не могло там найти поддержку. Даже Робеспьер, один из самых левых депутатов, ни за что не поддержал бы его ни тогда, ни позже. Такая позиция определялась не злой волей, не какой-то враждой к беднякам, но трезвым расчетом. Ведь если богатых лишить богатства, то откуда возьмутся средства для создания промышленности, для ведения торговли, для оплаты артистов, художников, ученых? А если голод и нужда исчезнут, что заставит человека, существование которого обеспечено, упорно работать?
Нарисованный Маратом земной рай построен на зыбкой песчаной почве иллюзий, утопий, если не демагогии. Его проповедь можно даже назвать реакционной, ибо ограничение, регламентация частной собственности задержала бы становление капитализма во Франции, а прогресс был реален только на этом пути. Возможно, Марат понимал это, учитывая политический опыт, приобретенный им в Англии. Но он понимал также, что крушение феодализма выгодно и массе бедняков. Он пытался использовать буржуазную революцию для хотя бы частичного удовлетворения задач иной, народной революции. К тому же, мыслима ли вообще задача рационалистической реконструкции мысли Марата? Не следует ли отвести изрядную долю в его деятельности инстинкту, чутью, чувству? В духовном мире человека всегда есть нечто такое, что является иррациональным, что он сознательно не контролирует. Особенно это характерно для таких страстных, экспансивных натур, как Марат. Он отдавался до конца борьбе за свое дело. Но ведь и Спартак дрался героически без всяких шансов на успех, как и множество других отчаянных мятежников всех времен и народов, выражавших гнев и отчаяние угнетенных. Подобно им, Марат не очень верил в торжество народной революции, которую он вдохновлял. Не случайно он часто проявляет мрачный пессимизм, обреченность, даже склонность к мученичеству. Подобно Христу, это человек без улыбки, и он как будто предчувствовал, что его ждет терновый венец мученика. В том-то и состояло величие Марата как настоящего революционера, чтобы бороться даже при самых ничтожных шансах на успех. Даже при отсутствии таких шансов. Бороться ради самой идеи, ради славы…
Он и боролся. Написав проект Конституции и Декларации прав, Марат три недели обивал пороги парижских типографщиков, пытаясь уговорить их напечатать его взрывчатое произведение. Оно появляется лишь в конце августа за два дня до принятия Собранием совсем другой Декларации прав. Марат остается по-прежнему в пустыне, где его пророчество почти никто не слышит. Нужна газета. После случайной удачи в виде выпуска одного листка, 13 августа его арестовали, но после назидательной беседы в тот же день освободили. Марату постепенно становится яснее, что значит начать выпуск своей газеты. Для этого прежде всего требовались деньги. Впрочем, не так уж много. Однако тысяча экземпляров обходилась в 40-45 ливров — цена хорошего обеда на двоих в ресторанах Пале-Рояля и ложи в Опере. Сколько же тысяч он будет печатать? Мирабо издавал тогда газету в 10 тысяч экземпляров, а тираж газеты Лустало «Революции Парижа» превышал 100 тысяч. Марат остановился для начала на тираже в две тысячи. Правда, аудитория газеты окажется значительно больше. Она предназначена для бедных, а среди них мало грамотных. Поэтому газету обычно читали вслух целой группе людей.