Монтаньяры
Шрифт:
Однако за исключением Лиона, где роялист Преси получал еще и помощь от короля Сардинии, а также Тулона, который адмиралы-роялисты готовились передать Англии, «федералистское» движение как-то неожиданно в конце июля потерпело крах.
Гибкая политика монтаньяров сделала свое дело. Очень тактично действовал даже непреклонный Сен-Жюст со своей речью о «мягкости и милосердии»! Он назвал виновными только пять жирондистов, а остальным выразил сожаление и надежду на их преданность Революции. Жирондисты на заключительном этапе поединка с монтаньярами до конца обнаружили свою политическую слепоту. Их призыв к оружию повис в воздухе. Попытка создать «третью силу» между Революцией и контрреволюцией была абсурдом. Наступило время острейшего противостояния сил. Роялистские друзья Жиронды переходили к вандейцам, а буржуазия понимала, что возврат к Старому порядку лишит
Насколько легко удалось избавиться от жирондистского восстания, настолько же трудно было в Вандее, в «проклятой Вандее», как тогда говорили. В начале июня контрреволюция добилась объединения, над которым поработали церковные фанатики. Военный совет назначил командующим Кателино, бывшего бродячего торговца, экзальтированного католика, известного в народе как «Анжуйский святой». Но за фасадом единства там царил хаос и соперничество. Главная слабость восстания — неспособность и нежелание крестьян сражаться по-настоящему. Они соглашались действовать в лесах вблизи своих деревень. Крестьяне отправлялись в поход, лишь когда предстояло поживиться грабежом какого-либо города и сразу вернуться обратно. Во всяком случае, «королевская и католическая армия» насчитывала 40 тысяч человек, и это была страшная сила.
На стороне республиканцев не намного больше порядка и организованности. В конце апреля создали три армии из добровольцев, новобранцев, бывших солдат. Решения в Вандее принимались двумя соперничавшими центрами. В Ниоре генерал Бирон из «бывших» стоял во главе штаба армии, подвергаясь ожесточенным нападкам Марата, обвинявшим его в предательстве, что и привело генерала к гильотине. Но в Сомюре одновременно действует целая когорта комиссаров, набранных либо в Коммуне Парижа, либо в Клубе кордельеров. Здесь играют в войну. Это неудивительно, ибо комиссаром и генералом оказался Ронсен, автор посредственных пьес, рьяный член Клуба кордельеров. Его главный помощник генерал Парен, из парижских «бешеных», участник взятия Бастилии и тоже драматург. Вокруг них группа бывших актеров. Правда, встречались здесь и серьезные люди, такие, как рабочий-ювелир Россиньоль, честный человек, откровенно признававший, что не создан для командования. Один из видных вандейских республиканцев Мерсье дю Роше писал в мемуарах: «Я негодовал при виде улиц Сомюра, заполненных адъютантами, генералами-вымогателями и другими людьми того же сорта. Этих испорченных людей, этих столпов злачных мест здесь было куда больше, чем в Туре. Численность их возрастала с каждым днем по мере прибытия из Парижа новых батальонов. Я видел скоморохов, превращенных в генералов, я видел, как плуты, шулера, которые тащили за собой самых отвратительных шлюх, получали чины в армии или должности в продовольственной, фуражной или обозной службах, и эти развратные насекомые еще имели наглость называть себя республиканцами».
Несмотря на преувеличения, картина, нарисованная свидетелем, в общем верна. Другие современники, документы, факты показывают, что в борьбе с мятежной Вандеей, как и во всех революционных событиях, участвовали не только образцовые патриоты с безупречным нравственным обликом и поведением. Но они не только «называли себя республиканцами». Они были ими, они сражались за Революцию, погибали, жертвуя собой. Мерсье дю Роше напоминает некоторых историков, полагающих, что Революцию совершали какие-то идеальные герои, манекены в синих мундирах, а не живые люди. Реально, в жизни все было противоречиво, сложно, запутанно.
В лагере «синих» в Вандее действительно царила неразбериха. Кипели раздоры, страсти, отражавшие то, что происходило и в Париже. Но здесь и героически сражались, делая то же самое дело, что и 14 июля 1789 года, когда генералы-санкюлоты Россиньоль и Ронсен, как и им подобные, штурмовали Бастилию.
Конечно, беспорядок у республиканцев облегчал дело мятежников. После взятия 9 июня Сомюра, затем Анжера они 29-30 июня штурмуют Нант. Город уже частично взят! Героизм республиканцев спасает положение. Банды фанатиков разбегаются. Сам Кателино, «Анжуйский святой», погибает. Республиканцы побеждают. Вестерман, герой штурма Тюильри 10 августа 1792 года, со своими батальонами овладевает Шатийоном. Но 5 июня вандейцы нападают на беспечный гарнизон и беспощадно уничтожают «синих». Они захватывают 12 июля Вье, затем 27 июля Пон-де-Се.
Сообщения из Вандеи вызывают крайнюю тревогу в Париже. 1 августа по докладу Барера Конвент решил начать систематическое уничтожение Вандеи: стереть с лица земли ее леса, посевы, скот, убежища мятежников, все мужское население, оставляя лишь женщин, детей, стариков…
Это уже война на уничтожение, война до последней крайности, война по принципу: свобода или смерть!
В армиях Республики, на границах, пытающихся сдержать натиск внешнего врага, положение не лучше. Армия не может пожаловаться на недостаток бойцов: в июле их численность достигает 650 тысяч человек. Вражеская коалиция выставила против Франции в два раза меньше. Но дело губит плачевное состояние политического и военного руководства. Военный министр Бушотт раздражает генералов, особенно Кюстина; ведь министр всего лишь подполковник! Его ругают и в Конвенте из-за того, что он позволил генеральному секретарю своего министерства кордельеру Венсану заполонить санкюлотами канцелярии военного ведомства. Они пламенные революционеры, но негодные администраторы. Мало того, Бушотт решил с одобрения Комитета общественного спасения прогнать с командных постов всех бывших дворян. Многие офицеры, искренне преданные Революции, возмущены. В этом хаосе крупные командиры все делают по-своему. Кюстин, с конца мая командующий Северной армией, не получив одобрения своих наступательных планов, просто бездействует. 12 июля его отзывают, заключают в тюрьму, а в конце августа он кончает жизнь на гильотине. Его преемники отважные вояки, но они не способны согласовать свои действия.
Повсюду оборона слабеет. На Севере герцог Кобург имеет 50 тысяч австрийцев, а под командованием герцога Йоркского 35 тысяч голландцев и ганноверцев. Под напором этих сил 10 июля капитулирует Конде, 28 — Валансьенн. Камбрэ устоял лишь благодаря разногласиям между герцогами. Йорк самостоятельно осаждает Дюнкерк. Ослабленный Кобург бездействует. Пруссаки герцога Брауншвейгского 23 июля занимают Майнц. На Юге король Сардинии захватывает Савойю, угрожает Ницце. Продвигаются вперед и войска испанского короля.
Республиканские армии отступают на всех фронтах. Никогда еще они не были настолько дезорганизованы.
В момент, когда все невзгоды и опасность обрушиваются на Францию, Дантон уходит от власти: 10 июля обновляется Комитет общественного спасения. В новом составе Дантона уже нет. Это кажется странным, ибо особенностью его деятельности всегда служит стремление к объединению сил Франции против внешней опасности. Так было в легендарные дни осени 1792 года. Сейчас положение еще более грозное. Но Дантон уходит.
Некоторые историки утверждают, что Друэ, тот самый, который когда-то помог задержать Людовика XVI в Варенне, предложивший 10 июля обновить Комитет, действовал по тайному поручению Робеспьера. Он якобы хотел устранить Дантона. Весьма сомнительная версия, поскольку в тот же день Робеспьер энергично защищал деятельность Комитета вообще и Дантона в особенности!
Дантон сам хотел удалиться от власти. К этому его располагали обстоятельства личной жизни, его женитьба, о которой уже рассказано. Дантон задолго до ухода из Комитета начал пренебрегать его работой. Конечно, он продолжал выполнять свой долг и, добившись ассигнования четырех миллионов на секретные расходы, пытался с помощью тайной дипломатии расколоть коалицию, объединившуюся против Франции. Его дипломатические затеи не имели успеха. Еще активнее стала помогать коалиции далекая, но влиятельная Россия и близкая Испания. Дантон почувствовал, что 2 июня положило конец его политики примирения и объединения и внутри страны. Вообще он испытывал разочарование собственной деятельностью. Но его критиковали и другие. 23 июня монтаньяр Вадье, один из самых старых по возрасту (и самых богатых, кстати) монтаньяров, член Комитета общей безопасности, резко осуждал «усыпителей» из Комитета общественного спасения. А Марат назвал его 4 июля «Комитетом общественной погибели».
Дантон не любил отвечать на критику, к тому же очень общую, неконкретную и необъективную. Он делал выводы и действовал. На этот раз он решил отступить в глубину политической сцены, ибо власть, выступления в главной роли лишь компрометируют его, делают уязвимым, превращают в мишень для нападок. Пусть поработают другие, если смогут, а они неизбежно кончат плохо в столь обостренной обстановке. В начале июня в Якобинском клубе он произнес многозначительную фразу: «Мои коллеги видели, что я отдал максимум моих сил и все мои мысли Революции. В настоящий момент я исчерпал всего себя».