Мораль и Догма Древнего и Принятого Шотландского Устава Вольного Каменщичества. Том 3
Шрифт:
И здесь нам снова приходится столкнуться с древним противоречием, связанным с тем, что, судя по всему, прежде, нежели состоялся акт этого Творения, прошла целая Вечность, в течение которой Бог, пребывая в состоянии ничем не запятнанного Единства, не имел объекта для Своей любви; таким образом, весь тварный мир представляет собой объект Его любви, специально сотворенный Им для того, чтобы любить его, ибо невозможно представить себе любовь вне объекта, на который она направлена; следовательно, мы снова возвращаемся в своих рассуждениях туда же, откуда начали, а именно к мысли, что если любовь, по сути своей, является Божественной сущностью, а Он не подвержен изменениям, то та же самая Необходимость, являющаяся составляющей частью Его природы и сделавшая необходимым акт Творения, сделала также невозможным Его существование без объекта Его любви; таким образом, оказывается, что Вселенная вечно сосуществовала с Богом.
Вопрос о причинах существования и образе действия Зла во Вселенной: как его существование
В этой связи перед нами возникает и еще один вопрос: управляет ли Господь Вселенной в соответствии с некими точно сформулированными и нерушимыми законами или же по воле провиденциальных импульсов и побуждений, единовременно изменяющих образ Его действия и, следовательно, результаты Его трудов, равно как и трудов людских, то есть возможно ли управлять Его действиями при помощи молитв и вообще служения Ему.
Только Бог всемогущ, но ведь и человеческая душа практически во все времена признавалась обладающей Божественной природой. «Духовная чистота, – пишет Ван Гельмонт, – проявляется в энергии и действенности воли. Бог, посредством Своей беспредельной Воли, сотворил Вселенную, и та же самая сила, лишь в неизмеримо меньшей степени и ограниченная многочисленными внешними препятствиями, существует и в каждом живом существе». Чем глубже мы погружаемся в бездну древности, тем чаще мы встречаем там молитвы в форме заклинаний, волхований; эти формы в значительной степени сохраняются и до сих пор, поскольку обряды современного коллективного поклонения Богу в общем и целом рассматриваются не просто как акты выражения Творцу доверия и почтения, а чаще как реальные, пусть и духовные, действия, результаты которых сознание молящегося способно постигнуть, и верующий с нетерпением ожидает этих внешних результатов сразу по совершении этого действия, он ожидает обретения чего-либо страстно желаемого: здоровья, богатства, сверхъестественных свойств для своих тела или души, спасения от опасности, возмездия врагам. В древности считалось, что молитва способна изменить образ действий Бога и заставить дэвов трепетать над бездной. Она оказывала на богов влияние, которое было сродни принуждению, используя родственную связь духа с духом. Молитвы индуистов и персов были обращены не столько к Самому Богу, сколько к Его разнообразным материальным проявлениям, потому что люди считали эти молитвы законными и обоснованными требованиями тварного мира, в начале времен побудившего Бога к своему сотворению и ныне своим вечным самоповторением поддерживающего существование всей Вселенной.
Повествование о Грехопадении предлагает нам древнеиудейскую версию толкования великой нравственной тайны существования в мире Зла и явного удаления человека от Небес; практически та же самая идея, пусть и претерпевшая многочисленные и многократные изменения, встречается почти во всех верованиях древних народов. Практически повсеместно считалось, что человек изначально был чист и счастлив, а затем в силу собственной слабости или внешнего искушения пал, то есть вышел из первичного состояния. Так человек объяснял для себя связь увеличения знаний человека с полнейшим его ничтожеством, и в особенности оказался способным истолковать и совместить между собой страшное наказание Смерти с беспредельной Господней справедливостью. Вторичными по отношению к этим основополагающим вопросам были следующие: почему земля покрыта терниями и сорняками; каково происхождение одежды, стыдливости в связи с различиями полов и полового влечения; почему человек обречен на тяжкий труд; как объяснить униженное положение женщины на древнем Востоке; почему почти все народы ненавидят и боятся змей и вообще пресмыкающихся.
Гипотеза Грехопадения, в той или иной форме встречающаяся во всех без исключения вероучительных системах, чтобы хотя бы как-то объяснить несовершенство сотворенного Совершенным Существом, в философиях Востока неизбежно сопровождала и являлась непременным условием любого ограниченного, то есть индивидуального, бытия, поскольку человеческая душа считалась частицей Вселенского Разума, павшей и утратившей былое величие лишь в силу разрыва со своим Истоком, перестав быть Его составляющей частью. Теория о ее воссоединении со своим Истоком неизбежно вытекает из теории ее падения. Дабы возвратиться в изначальное состояние счастья и величия, она должна утратить индивидуальность; она должна возвыситься до полного поглощения Бесконечностью, единством всех вещей в Боге, однако достигается это только путем применения человеком определенных усилий, например духовных размышлений и умерщвления плоти, а также совершения всех необходимых магических таинств, связанных с физической смертью.
Считалось, что как пал человек, так пали и многие ангелы, ставшие, таким образом, злыми духами, утратившие изначальное состояние единения с Богом или близости к Нему, подобной близости к Нему человека; однако они в конце времен также возвратятся к Богу и тогда царство Зла на Земле прекратится навеки. На эту великую конечную цель указывают все теологии древних народов, потому что так они пытаются «примирить» существование в мире Зла и греха с совершенной и неоспоримой мудростью и вселенским благом Бога.
С развитием человеческой мысли и постоянными упражнениями в мышлении неразрывно связаны понятия свободы и ответственности. Человек с достоинством принимает свой статус как нравственного агенса, как только вместе с чувством ограниченности собственной природы его посещает также и сознание собственной свободы, равно как и обязательств, которые необходимо на себя принять, упражняясь в ней, как чувство долга и осознание способности его исполнить. Предположить, что человек не считал себя свободным агенсом, пока сам себя в этом не убедил, – значит думать о человеке гораздо хуже, чем он того заслуживает, считать его духовно ниже бессловесных зверей, потому что даже они сознают свою свободу действовать так или иначе. Только опыт, однако, способен убедить человека в том, что свобода эта ограниченна и подвержена внешнему контролю, и, осознавая, что нечто внешнее по отношению к нему ограничивает его свободу действия, он инстинктивно восстает против этих ограничений как против несправедливости. Осознание долга и данные опыта проистекают от ознакомления человека с условиями существования во внешнем мире, и, таким образом, оказывается, что проблемы человека неразрывно связаны с проблемами Природы и Бога. Опыт говорит нам, что наша свобода определяется действием, проистекающим извне, и счастье наше напрямую зависит от связей и взаимоотношений во внешнем мире, от нравственной природы верховного Управителя.
И здесь возникает еще один неразрешимый вопрос. Бог Природы един, иначе и быть не может, и природа Его может быть только благой, – это также аксиома. Откуда же, в таком случае, происходит зло, вечно сопровождающее нравственное развитие человека, о чем он отлично знает? В рассуждениях об этом человеческий разум блуждает между взаимоисключающими крайними точками зрения, первая из которых вступает в противоречие с понятием всемогущества Бога, а вторая – с понятием Его блага. Если Бог абсолютно мудр и благ, говорят сторонники первой точки зрения, то, значит, зло проистекает из некоего иного, независимого от Него и враждебного Ему источника; а если, говорят сторонники второй, все действия и все агенсы подчинены Ему одному, то, значит, коль скоро Зло все же существует, оно не может проистекать ни от кого иного, кроме Самого Бога.
Признание материального и духовного дуализма в Природе было противно положению о Божественном Единстве. Многие мудрецы древности считали абсурдом представление о том, что Верховное Существо, подобно гомеровскому Зевсу, рассеивает в мире добро и зло из двух стоящих перед Ним сосудов. Для разрешения данного противоречия, как мы уже имели возможность видеть, они создали учение о двух противостоящих друг другу вечных принципах; одни приписывали происхождение зла врожденному внутреннему несовершенству материи и плоти, не вдаваясь в тонкости толкования вопроса, как так случилось, что Бог не является его первопричиной; другие просто создавали в своих умозрительных построениях воплощения Первопринципа Зла, вопрос самого происхождения которого опять же вызывал к жизни изначальную проблему во всей ее полноте и сложности, но учение о котором, однако, могло служить временным решением этой проблемы, по крайней мере, для основной массы непосвященного народа; вообще же именно так люди часто избавлялись от трудноразрешимых вопросов: например, стремясь разрешить неразрешимую загадку – на чем покоится этот мир, человек решил, что Земля покоится на трех слонах, а потом, когда задался вопросом, на чем стоит этот слон, просто убедил себя в том, что слон стоит на гигантской черепахе.
Более простая и определенно более древняя религия полагала Бога единым Творцом всех вещей. «Я творю Свет, – говорит Иегова, – и Я творю Тьму; Я творю благо и Я же творю Зло; Я, Господь, творю все это». «Все человечество, – пишет Максим Тирский, – согласно с тем, что существует только один Царь и Отец Вселенной и что все многочисленные боги суть Его дети». Нет ничего невероятного в мысли о том, что в начале времен человечество было убеждено в существовании Единого Бога. Смутное ощущение единства Природы вместе с не менее смутным представлением о всепроникающей Духовной Сущности было одним из первых известных проявлений человеческой мысли. Повсеместно она была смутным воспоминанием, неопределенным и неявным, об изначальной Истине, преподанной Богом первым людям.