Морана
Шрифт:
— Ты: сейчас отправишься в город и…
Здоровяк с глазами снулой рыбы внимательно выслушал негромкие инструкции и послушно кивнул. Всего с третьей попытки встал на ноги, привычно проверил, как там поживает верное «перо» за голенищем сапога, лапнул наган за поясом штанов — и походкой бывалого моряка отправился на выход.
— Ты: берешь чемоданчик и отправляешься в районное отделение милиции. Там требуешь срочной встречи с любым начальником; признаешься в том, кто ты есть и изъявляешь желание написать чистосердечное признание во всех своих грехах и преступлениях. Чужих тоже: ты ведь много знаешь про дела шпанского коллектива в Минске?
Радостно
— Мно-ого!
— Вот и не таи в себе. Только про Фиму совсем забудь: нет такого человека, и никогда не было. Меня ты тоже никогда не видел и не слышал… Иди.
Кивнув, патриарх уголовного мира неловко завозился — но постепенно его движения наладились настолько, что он смог сходить в соседнюю комнату за пиджаком и кепкой. Когда дедуля проходил мимо жилистого, тот глухо выругался:
— Кутуз, ты чего, кукушкой двинулся!?! Красноперым продался? Это же благо воровское, тебя за него на куски порвут! Губанчик малявы разошлет, и тебя на первой же пересылке на аркашку[6]подвесят!..
Не обращая внимания на печальное будущее в черных и красных красках, которые очень убедительно расписывал гундосый оратор, пожилой аристократ[7]равнодушно переступил живое бревно, подхватил рукой чемоданчик и был таков.
— Ты: иди во двор.
В отличие от первых двух, кухарь (да и вообще, похоже что на все руки работник) двигался уверенно: оказавшись снаружи дома, просто замер живым столбиком и довольно улыбнулся от осознания того, что все правильно сделал.
— М-да.
Чуть пошевелив пальчиками, Александра добавила низкоранговому «уголку» вменяемости: судя по всему, он и в обычном для себя состоянии был не особенно умен, а уж под внешним контролем вообще стал напоминать живой автомат.
— Жужик, иди ко мне.
Довольный жизнью собакен и без того уже аккуратно подставил голову под девичью ладошку, предлагая себя погладить.
— Ты: знаешь, где собачьи питомники ОСОАВИАХИМА?
— Ну дык!
— Держи.
Приняв те самые отложенные наособицу бумажные червонцы, «уголок» вопросительно-угодливо уставился на хозяйку.
— Отвезешь на пролетке Жужика в питомник, отдашь кинологам. Скажешь, что пес умный и слушается команд, отдашь деньги на корм. Потом беги прочь из города, прячься и всем своим говори, что Губанчик сдал Кутуза милиции. Меня забудь, как выйдешь за ворота…
Внимательно оглядев кивающего болванчиком исполнителя, девушка присела перед кобелем и несколько минут смотрела в его карие глаза. Вскоре он тяжело, почти по-человечески вздохнул и коротко проскулил, прощаясь. Недовольно перетерпел, пока двуногий возле Старшей просунет ремешок под ошейник, сделав вроде как поводок. И уже когда выходил в калитку, еще раз остановился и тоскливо поглядел на ту, которой с удовольствием бы служил всю оставшуюся жизнь — от чего настроение беляночки заметно попортилось.
— Чем больше узнаю зверей… М-да.
В доме ее встретил ненавидящий взгляд гундосого, который умудрился, опираясь на подбородок и шевеля едва работающей шеей, перевалиться с живота на спину.
— Ты кто, сучка?
Мимоходом шевельнув бровью, Александра лишила говоруна голоса и ненадолго задумалась над тем, как его использовать — после чего нежно улыбнулась:
— Хочешь меня убить? Кивни, если да, и я тебя освобожу.
Для верности «уголок» сделал это раз пять подряд — и тут же заворочался, с хриплыми стонами собирая ноги-руки в кучу. Кое-как встал на колени, закашлялся… И резко кинулся, стремясь подмять под себя, ну или хотя бы резануть ножом по ближайшей ноге: однако эта самая ножка, обутая в ременчатую сандалию, еще быстрее ударила его в скулу, ошеломив и сбив обратно на пол.
— Экий ты неловкий…
Все на тех же коленках сдвинувшись подальше, «писарь» быстро встал, помотал головой и несколько раз сменил хваты ножа. Перекинул короткий клинок из руки в руку, вновь поиграл его узким жалом и медленно двинулся вперед.
— Н-ха! Х-ха!.. А-ах-ёп!!!
Первый тычок провалился, косой мах пришелся в воздух, а затем его руку с ножом поймали в неожиданно цепкий захват, зверски вывернули, и последнее, что увидел жилистый — это приближение недавно побеленных бревен стены, которые ударили его со страшной силой. Свалившись на пол, он несколько раз бессмысленно дернулся и скребнул руками, пытаясь нащупать рукоятку «пера»: но вместо этого над ним нависло красивое и бесконечно равнодушное лицо нечеловечески быстрой и ловкой девки, поставившей сандалию на его горло.
— Разочаровал.
Влажно хрустнув смятой гортанью, опытный боец криминальных фронтов обмяк и напоследок что-то невнятно пробулькал — но Александру это уже не интересовало. Шагая по улочкам Комаровки к трамвайной остановке, она испытывала такие ощущения, будто по своей воле поработала на очистных сооружениях. Вроде самих нечистот и не касалась, но вдоволь насмотрелась и нанюхалась… Отборного, так сказать.
«Может, потому Ефим Акимович и сторонился всю жизнь криминального мира? Если подавляющее большинство „уголков“ такие же, то ему надо было не в Минск уезжать, а сразу на Камчатку»
Так как кружить по району в поисках нужного дома уже необходимости не было, обратный путь занял у беляночки всего четверть часа — а мог бы и меньше, если бы не начавшийся мелкий дождик, мигом превративший сухую пыль в отличную жирную грязь. Подходя к трамвайным путям, онаперестала размышлять о человеческой природе и переключилась на мысли о том, какую остановку ей выбрать: можно было бы поехать в детдом, благо что пионеры наконец-то отправились в свои летние военизированные лагеря, и спальня номер три тотально опустела. Полежать в блаженной тишине и полном одиночестве было для Александры достаточно редким удовольствием, и она намеревалась вкусить его полной мерой… Но хотелось все же перед этим смыть непонятное «послевкусие» от знакомства со старым вором Кутузом и его невеликой, но дюже поганой свитой — так что блондиночка села в подкатившийся трамвай и поехала в парк имени Челюскинцев. Вернее даже не в него, а в летний деревянный кинотеатр «Радуга», где нынче (если верить афишам) давали заграничный цветной фильм «Большой вальс» — про жизнь и творчество известного австрийского композитора, дирижера и скрипача Иоганна Батиста Штрауса Второго.
«Интересно, как сильно советские цензоры порезали двухчасовую киноленту? Хотя, в последнее время на экраны даже кое-какую „обнаженку“ начали пропускать…»
— Ой, мама, сматли: ладуга!
Поглядев сначала на смешно шепелявившего звонкоголосого карапуза лет трех-четырех, а затем за окно, в котором далеко в небе виднелась зыбкая многоцветная дуга, фиолетовоглазая блондиночка непроизвольно улыбнулась.
«Радуга, это хорошо…»